Я возвратилась в замок. После наружного обхода последовал внутренний осмотр. Комната, которую я занимала, выходила одной стороной в залу, а другой в библиотеку. Коридор проходил от одного конца здания до другого и разделял его на две половины. Предназначенная для меня комната была больше других. Остальная часть замка делилась на двенадцать небольших отдельных помещений, очень удобных для жилья, вопреки тому, что мне говорил и писал граф.
Так как в библиотеке можно было найти лучшее противоядие против уединения и скуки, ожидавших меня, я решила тотчас же познакомиться с книгами, которые могла там найти. Это были большей частью романы XVIII столетия, показывавшие, что предшественники графа имели большой вкус к литературе Вольтера[25], Кребильона-сына[26] и Мариво[27]. Несколько новых томов, по-видимому, купленных сегодняшним владельцем, выглядели серым пятном среди этого собрания. Это были сочинения по химии, истории и записки о путешествиях, среди которых я заметила прекрасное английское сочинение Даниэля об Индии. Я решила сделать его своим ночным товарищем, потому что не надеялась быстро уснуть; взяла его с полки и унесла свою комнату.
Через пять минут малаец пришел и объяснил мне знаками, что обед готов. Стол был накрыт в огромной столовой. Не могу описать вам, какое чувство страха и печали овладело мной, когда я увидела себя вынужденной обедать одной, при двух свечах, свет которых не достигал даже глубины комнаты, оставляя в тени различные предметы, принимавшие самые странные формы. Тягостное чувство усиливалось из-за присутствия черного слуги, которому я могла сообщить свою волю не иначе, как при помощи нескольких знаков. Впрочем, он повиновался с поспешностью и понятливостью, которые придавали еще более фантастический вид этому странному обеду. Несколько раз я хотела говорить с ним, хотя знала, что он не понимает меня. Но, как ребенок, который не смеет кричать в темноте, я боялась услышать звуки своего собственного голоса. Когда он подал десерт, я знаками приказала ему разложить большой огонь в моей комнате: пламя камина — товарищ тех, у которых нет других собеседников. Впрочем, я хотела лечь как можно позднее, потому что чувствовала страх, о котором не думала в продолжение дня и который появился вместе с темнотой.
Ужас мой увеличился, когда я осталась одна в этой огромной столовой. Мне казалось, что белые занавеси, висевшие над окнами, как саваны, сдвигались со своих мест. Однако я боялась не мертвецов: монахи и аббаты, прах которых я попирала, проходя кладбище, почивали благословенным сном, — одни в монастыре, другие в подземелье. Но все, что я узнала в деревне, все, что слышала в Кане, пришло мне на память, и я дрожала при малейшем шуме. Я слышала шелест листьев, отдаленный ропот моря и тот однообразный и меланхолический шум ветра, который разбивается об углы больших зданий и свистит в камине, как ночная птица в полете. Я пробыла неподвижно в таком положении около десяти минут, не смея взглянуть ни в ту, ни в другую сторону, вдруг услышала легкий шум позади себя, обернулась и увидела малайца. Он сложил на груди руки и поклонился, это была его манера извещать, что приказания, полученные им, исполнены. Комната моя была уже приготовлена для ночи простой служанкой, которая поставила свечи на стол и вышла.