В этой картине разложения самодержавия нет ничего преувеличенного. В своих секретных мемуарах о России, Аруа Массон дает такую характеристику государству Романовых: «Около двадцати олигархов разделяли между собою Россию… они или сами грабили, или предоставляли грабить другим, или оспаривали друг у друга добычу, захваченную у несчастных… Начиная с самого фаворита и кончая последним чиновником, все смотрели на государственную собственность, как на мачту с призами, которые надо добыть, и бросались на нее с редким бесстыдством. Ничто не сравнится, — продолжает он, — с ничтожеством сильных мира сего в царствовании Екатерины: лишенные знаний, убеждений, возвышенных чувств и честности, они не имели даже той хвастливой чести, которая так же далека от истинной честности, как лицемерие от добродетели; бесчувственные, как колоды, лихоимцы, как мытари, хищные, как лакеи и продажные, как субретки в комедиях, они были поистине сволочью империи».
Среди этих мошенников и шарлатанов царь по своим преступлениям занимает первое место. «Он, — говорит Радищев, — является первейшим в обществе убийцей, первейшим разбойником, первейшим предателем и нарушителем общественной тишины».
Радищев по заслугам растравляется с монархом. Он казнит царя руками восставшего народа.
Возникает рать повсюду бранна.
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчанна
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
В различных видах смерть летает.
Над гордою главой царя.
Ликуйте склепаны народы!
Се право мщенное природы
На плаху возвело царя.
Потом восставший народ произносит последний приговор над тираном:
Злодей злодеев всех лютейший!
Превзыде зло твою главу.
Преступник, изо всех первейший!
Предстань, на суд тебя зову!
Злодейства все скопил в едино,
Да ни едина прейдет мимо
Тебя из казней, супостат!
В меня дерзнул острить ты жало!
Единой смерти за то мало. —
Умри, умри-же ты стократ!
Таким образом борьбу с царем, представляет Радищев, как массовое движение крестьянства, а не как типичный для того времени дворцовый переворот, совершаемый кучкой заговорщиков.
Совершенно понятно после этого, почему ода «Вольность» не могла быть напечатана даже в царствование последнего Николая.
Если в своем отношении к самодержавию Радищев пришел в конечном счете к выводам о необходимости казни царя и замены самодержавия республиканским строем, то в вопросе освобождения крестьян он — «надежду полагал на бунт от мужиков», в творческие силы которых он условно верил.
Но «бунт мужиков» Радищев считал крайней мерой, чреватой многими нежелательными последствиями; вот почему он все время старается уговорить помещиков и царя мирным путем освободить крестьян.