— Посуди сама. Все люди, чуть ли не до двадцатого века ходили без белья и спали в своих кроватях — нагишом! Никакого белья!
Я ей возражала и говорила про длинные ночные рубахи — шартрез. Я об этом читала и еще говорила ей про картину такую, где горожане Кале вышли из города в одних рубахах — шартрез…
— Но, то зимой, а вот летом, как сейчас…
Сказала и тут же передо мной обнажилась, поражая меня своей наготой, улеглась, не накрываясь… Я постояла и невольно взглянула на ее обнаженное тело …
Она лежала на боку, подогнув и сдвинув вместе колени, и я просила бога: только бы она и хотя бы не откинулась на спину, пока я не лягу, да не разводила бы свои ноги в стороны.
С одной стороны я к ней тянулась, потому как, решилась на такое, а, с другой стороны, я… Я, просто, всего этого, боялась! Очень боялась! И потом, это так непонятно, и так запретно!
Сама быстро разделась, но рубаху я и все — таки, на себя натянула, свет выключила и отчего-то, волнуясь, присела перед нашей кроватью. Да, неудобно, но я вам скажу, что в комнате я поставила ведро, ну сами понимаете — для чего оно. Не бегать же нам ночью на улицу?
Потом улеглась рядом и близко, даже рукой не надо было тянуться.…И как только я легла, то она повернулась на спину. Надо ли вам говорить, что со мной такое впервые в жизни происходило? Ведь мне ее, надо будет, за кокой-то день-два завоевать, но как?
Ее теплые пальца невольно столкнулись с моими. Потом они, словно муравьиные усики, ощупали, погладили мои пальцы сверху кисти, улеглись на моей руке и замерли. Я умилялась этими ощущениями. Ее пальцы такие мягкие, небольшие, с коротко остриженными ногтями, всегда ухоженные и с мягкими подушечками, так подействовали на меня, что я, в ответ, на ее соприкосновения, что-то волнительное ощутила. А потом…
Потом меня охватило какое-то неясное волнение. Спать, не то что не хотелось, нет, вообще, не могло быть и речи о сне. Я еще подумала, как это так, рядом со мной незнакомый, чужой человек, девушка, да еще и голая.…А что я знаю о ней? Ничего, ведь!
— Ты не спишь? — неожиданно спросила она. В ее вопросе я не уловила того волнения, которое сама ощущала.
— Нет…
— А ты красивая… — на этот раз я почувствовала тепло в ее голосе и подумала, что она может быть сейчас, даже улыбается. Пальцы ее ожили, и стали медленно, нежно поглаживать мои…
— Нет, что ты? Да разве же я красивая? Вот, мамка, моя…
— Я представляю себе, какая у тебя красивая мама. Ты, наверное, вся в нее пошла… Ее пальцы подлезли и стали нежно, по очереди приподнимать и опускать мои, как бы ими играясь.