Остановившись у моста, мы долго смотрели на воду, и Оксана сказала что-то вроде «хочется, чтобы это продолжалось вечно». А я тогда ответил: вряд ли мы это заслужили.
Она засмеялась и продолжила свой лирический пассаж, но что конкретно говорила, я не помню. Скорее всего я был занят своими мыслями, или вставил в уши пуговицы наушников, или просто отвернулся. Я всегда был занят чем-то своим.
Мы слишком мало разговаривали. Даже в последний раз, когда у нас случились эти разборки, я в основном отмалчивался. Хотя наутро мне казалось, что мы сказали друг другу все и даже больше, сегодня я уверен в том, что мы не договорили.
Будь она жива, мы бы нашли объяснение тому, почему эта история произошла именно со мной. У нее всегда все было по полочкам. Одно логично цеплялось за другое, предопределяло третье и выливалось в четвертое. Как-то, обсуждая одно интеллектуальное кино, Оксана вскользь заметила: «Это история о том, как определенные обстоятельства предлагают человеку возможность измениться». Вероятно, что-то такое она бы сказала и на этот раз.
Но обстоятельства, душа моя, не сотрудники банка или страховой компании. Они ничего не предлагают человеку. Они лишь пробуют на прочность, потоком надвигаясь на тебя. Обтекают, если не находят пазух слабости. А найдя, забиваются в них и разрывают твою сущность на мелкие кусочки.
И вот я валяюсь здесь, на набережной, разбитый вдребезги, и тот кусок, в котором осталось больше цинизма, говорит, что мне не хватает тебя. А другой, в котором, кроме цинизма, ничего и не осталось, стонет, что на самом деле мне не хватает тех дней, когда ничего не произошло, когда мы что-то еще могли изменить.
Но никаких нас больше нет. Ты не знаешь, какой теперь день и чем все закончилось, а я не знаю, на каком кладбище тебя похоронили.
Мы очень любили этот район. Теперь придется научиться полюбить другие места и другие виды из окна. Теперь многому придется учиться заново.
Москва-Сити – маленькая площадка, со всех сторон сдавленная небоскребами, в полированных боках которых отражается багровое солнце. Солнца так много, что кажется, будто оно только взошло. Я задираю голову вверх, но там лишь сходящиеся как кроны деревьев башни, и между ними никакого солнца нет. Его последние лучи падают из-за крыш, преломляются в огромных стеклянных поверхностях и создают этот оптический обман. Меня эта иллюзия настолько удивляет, что я смотрю по сторонам в поисках таких же, как я, городских сумасшедших, приходящих сюда вечерами, чтобы понаблюдать это явление. Такая смешная городская традиция, вроде наблюдения садящихся в Шереметьеве самолетов.