— Уж и не знаю, — проговорил Ним, тяжело вздохнув. — Я просто не знаю. И в любом случае не мне это решать.
Крупная разборка с мистером Йелом состоялась сразу после четырех часов в кабинете президента. Когда Ним явился туда после телефонного звонка секретаря Эрика Хэмфри, он сразу же почувствовал, что обстановка накалена. Глаза «старого подраненного бостонца» были холодны, рот плотно сжат. Но по его хмурому виду угадывалось, что он предчувствует какие-то неприятности. Оба сидели за столом для совещаний и молчали, когда вошел Ним. Усевшись слева от Эрика Хэмфри, напротив судьи, Ним положил перед собой папку с перепиской Тэлбота и Йела. До того Эрик Хэмфри и Ним после краткого совещания договорились о линии поведения. Решили, что на этот раз в присутствии Гарри Лондона не было необходимости.
— Пол, — начал Хэмфри, — в прошлый раз, когда мы были вчетвером, у нас состоялся разговор о кражах энергии. Частично это касалось и семейного фонда Йелов. Я уверен, что вы помните об этом.
— Да, конечно, — кивнул Йел.
— В прошлый раз вы утверждали, что до того момента и понятия не имели о существовании такого явления, как кража электроэнергии.
— Хватит! — Лицо Йела побагровело от злобы. — Меня не устраивают ваш тон и ваше отношение, Эрик. Кроме того, я здесь не для того, чтобы выслушивать всякие рассуждения о том, что я мог сказать или нет…
Хэмфри с раздражением прервал его.
— Никаких «мог». Вы выразили эту мысль четко и недвусмысленно, более того, повторили ее несколько раз. Я помню, как это прозвучало. Ним тоже.
Ним чувствовал, что мозг Йела заработал на полную мощность. Он попытался придать твердость своему голосу:
— Мало ли что я там говорил, из этого вовсе не следует…
— Ним, — приказал президент, — покажите мистеру Йелу содержимое вашей папки.
Открыв папку, Ним положил на стол небольшую пачку писем и документов. Сверху было письмо, зарегистрированное канцелярией Верховного суда. Пол взял его в руки, осмотрел и тут же отбросил. На другие он даже не взглянул. Его лицо, и без того багровое, потемнело еще больше. Позже, вспоминая эту сцену, Ним предположил, что Йел хотя и ожидал каких-то неприятных разоблачений, ему и в голову не приходила мысль, что ему предъявят некогда им же самим написанные письма. Видимо, поэтому у него и был такой жалкий вид. Йел облизнул губы. Казалось, что он просто-напросто лишился дара речи. Наконец, словно извиняясь, он произнес невразумительные слова:
— Иногда, особенно в Вашингтоне… когда столько всего происходит, столько бумаг, поток корреспонденции… порой забываешь… — Йел замолчал.