Когда стараниями духовных чад его укладывали в закрытую клинику, там ему торжественно вручали результат обследования на пяти листах. Больной иронично зачитывал перечень из более тридцати болезней, половина которых была смертельна, а остальная — практически неизлечима. Главврач, завидев его на обходе, каждый раз воздевал к потолку мохнатые руки и торжественно произносил:
— Опять у меня этот клад болезней! Он еще и улыбается. Да на твоей истории болезни, отец святой, докторскую можно защитить, да не одну! — И после троекратного смачного лобызания с пациентом: — Рад. Очень рад, что не помер, как предписывал тебе мой заместитель пять лет тому назад. А, давай, мы его отправим в шок, и ты у нас еще лет десять-двадцать побегаешь, а?
На что многоболезный отвечал:
— Это уж, доктор, сколько Господь отпустит, столько и приму на грудь!
— Гигант! — Восхищенно кивал профессор. — Вестимо гигант.
Но и это еще не всё. В его мощных артериях кроме обычных русской, украинской и татарской пульсировал коктейль из французской, немецкой, итальянской и, кажется, румынской кровей. Дело в том, что отец его был французским дворянином. Это объясняет сразу несколько странностей о. Максима: два с половиной высших образования, свободное владение почти всеми европейскими языками и… тяготение к юродству. Еще он позволял себе писать иконы под старинную музыку 17–19 века, отдавая дань уважения тому периоду своих духовных исканий, когда пытался найти искру Божию в культурном наследии предков. Ну как, скажите на милость, при такой образовательно-генетической нагрузке да не подурачиться!
Окормлял отца Максима схиархимандрит Пуд, который на вопросы интеллигентов «об высоком» падал на колени и умолял простить его «скудоумие», потому что он «дурак-дураком». Вальяжные философствующие господа, усиленно ищущие знамений, почему-то повергались в непривычное смущение и приступали к поискам выхода вон. Впрочем, иногда схимник разражался длинными витиеватыми тирадами из философии, плавно переходя к святым отцам, показывая беспомощность первых и божественную гениальность вторых. Кто понимал его, тот получал удовольствие, а кто начинал ёрничать, того он убалтывал, подобно вокзальному наперсточнику, и тот сбегал, как от сумасшедшего. А юродствующий архимандрит на всякой случай окроплял помещение святой водой, облегченно вздыхал и продолжал прерванную молитву.
В полночь встретились отец Максим с Сергеем на Казанском вокзале и сели в поезд. Рано утром в Арзамасе взяли такси и в первую очередь заехали на Соборную площадь поклониться нерукотворному Кресту в зимнем соборе. Тут же на площади зашли в женский монастырь и приложились к чудотворному образу Пресвятой Богородицы. Эта святыня находится в подземном храме и обычно для всех прочих малодоступна. Только не для отца Максима, перед которым монахини отступали в благоговейном страхе. Не доезжая Дивеева в храме села Суворово обошли раки с мощами блаженных мучениц. В Дивееве, забросив сумки к тете Нине с дядей Сашей, пошли взять благословение у батюшки Серафима.