А ты сидел и молчал, — и тепло разливалось в душе.
Ты отдавал мне последние деньги и жил непонятно на что,
Ты не спрашивал о долгах никогда и прощал, забывая.
Ты протягивал книги, хорошие книги, и тихо шептал: прочти.
Диктовал ты мне письма друзьям и отцу: им будет приятно, пиши.
Вино пряное, как слезы, пью и на небо смотрю,
И звезды — ты их любил — стекают по скулам и бьют по груди.
Славка! Почему твое сердце оказалось слабым таким?
Ведь оно столько лет терпело ложь мою и боль от предательств моих.
А теперь… как мне жить без тебя, когда не с кем молчать?
И кто меня будет прощать, если я не прощаю себя?
И кто, не ожидая взамен ничего, будет смотреть на меня
Глазами, из которых струится тепло и светлая боль?
И что теперь мне это вино без тебя, холодный гранит и могильный холм?
Зачем прихожу я сюда, как побитый и брошенный пес?
И как я забуду тебя, Славка, забуду твой взгляд,
Когда прожигает он сердце мое до самого адского дна?
Это ты? Мне стало тепло и спокойно. Это ведь ты?
Ты пришел успокоить того, кто тебя предавал?
Ты вернулся простить того, кто тебя убивал?
Это ты. Я узнал. Мне стало легко. Это ты. Славка, прости!..
— О, эта баллада, Валентинище, не то что на «мерс», на «ламборджини» потянет, — пробасил Борис. — Я как и прежде готов получить его вместо брата!
— Умоляю, перепиши! — не обращая внимания на прозаическое вымогательство, сказал хозяин, крепко обнимая смущенного Сергея. — Вручную… Чтоб типа факсимиле! Когда разорюсь, я за него целое состояние выручу. Глядишь, до конца дней себя обеспечу.
— И не надейся, — успокоил его Сергей, — не разоришься.
— В этом-то вся и трагедия, — согласно кивнул Валентин. — Вдохновение любит смиренных, а деньги — дерзких. Батюшки!.. Экая дивная принцесса под убогими сводами нашей пещеры.
Девушка, не отрывая восторженного взора от поэта, протянула кавалеру вялую ручку под поцелуй. Она снова не видела никого, кроме покрытого багровыми пятнами растрепанного Сергея.
— Ах, как я понимаю эту чуткую девушку! — В замешательстве кашлянул хозяин, не привыкший к забвению своей персоны, и растерянно оглянулся. — Только Вася здесь еще работает, — проворчал он, подойдя к художнику.
Василий тонкими округлыми линиями выводил женский профиль. Его лицо, руки и бархатную толстовку нарядно покрывали пятна краски.
— Так. И здесь наша таинственная принцесса белой ночи. О, даже в двух вариантах: один для тела, другой для души. И это понятно. Ладно, пойду… в кабак и напьюсь, как самая грязная свинья.
— Что вы, не надо, — сказала девушка, с трудом отрываясь от созерцания поэта. — Если из-за меня, то не стоит. Хотите, я вас чаем вкусненьким угощу?