Ашешев называет Перовскую мужененавистницей; будто бы она считала женщин выше мужчин и щепетильно-ревниво относилась к достоинству женщины. Сердце ее было "забронировано от страстных увлечений, свойственных вообще людям". Желябов, однако, подчинил себе эту "мужененавистницу".
Прежде всего, очень сомнительно, чтобы Софья Львовна являлась мужененавистницей. Перовская, — это отмечает и Ашешев, — из последних сил, не жалея жизни, стремилась освободить товарищей-мужчин из каторжного заключения; неудачи переживались ею очень тяжело. Она была также в высшей степени заботлива к нуждам своих товарищей. Словом, незачем приписывать Андрею Ивановичу, будто только он помирил Софью Львовну с "сильным полом". Все это обывательские домыслы. Можно, однако, с уверен костью сказать, что, ломимо всего прочего, Желябова и Перовскую сильно сближала их общая тяга к пропаганде в народе; недаром они деятельно занимались в рабочих кружках я вместе хлопотали над "Рабочем газетой".
Это была сильная и горькая любовь. Перовская любила Желябова первой любовью, но и последней. Последней любовью любил Перовскую и Желябов. Оба были обречены, оба знали, что жить осталось, самое большее, месяцы. Оба каждый день, каждую ночь ждали развязки. Он приходил к ней пропахнувший динамитом. Она отдавала ему отчет в наблюдениях за выездами царя. Они глядели друг на друга и видели, как на очи спускалась тень смерти. Они были бестрепетны, они были бесстрашны, но кому ведомо, во что обходилось это бесстрашие, что было передумано и перечувствовано в минуты скорби и усталости. Эта, на вид крестьянская девушка, розовощекая, с русой косой, со светло-серыми глазами, с розовыми пальцами, скрытная, сдержанно-страстная, умела быть женственной и мягкой. Не случайно в ее облике так много детского, в этих нежных, припухлых щеках, в слабо и неопределенно очерченном подбородке, в ясном и чистом взгляде. Но ведь и он порой напоминал собою ребенка; так просто и заразительно он смеялся, как любил он подурачиться, похвалиться своей силой. Она отдавала террору свою любовь, отдавала мужа, возлюбленного, отца будущих детей, товарища, вожака партии. Он терял в ней жену, сестру, боевого, бесценного и нежно-сурового друга! У людей их закала, их эпохи любовь никогда не превращалась во всепоглощающее чувство; они не распускали павлиньи перья; не значит ли это, что им легко было бросить свою любовь палачам на расправу?! И. И. Попов сообщает:
— В конце 1880 г. на одной вечеринке я видел Желябова и Перовскую. Софья Львовна скромно сидела за чайным столом и тихо разговаривала с соседями по столу. Желябов, с темнорусой бородой, с длинными, густыми волосами, зачесанными назад, в вышитой украинской рубашке под пиджаком, принимал деятельное участие в танцах (плясали русскую) и пении. Я конечно, не знал их настоящих имен, но по отношению к ним окружающих чувствовал, что и Желябов и Перовская в партийной иерархии занимают высокие места… С Желябовым было связано представление, как о вожде… (И. И. Попов. — Минувшее и пережитое. Изд. "Академия", 1933 г.).