Теперь настал черёд Кэрол бледнеть и лихорадочно стискивать руки на груди.
– Роберт… – едва слышно прошептала девушка, и я поспешила заговорить, дабы скрыть её оплошность:
– Мистер Блаузи, добрый день. Полагаю, вас пригласил детектив Норманн?
Прежде чем ответить мне, колдун обменялся с Кэрол долгими, нежными взглядами, и лишь затем кивнул:
– Не только. Мои духовные слуги… – начал он и с опаской оглянулся, вероятно, выискивая Лайзо. Не обнаружил его и продолжил уже уверенней: – Духовные слуги доложили утром, леди Виржиния, что вы спасли мою невесту. И вот я пришёл… отдать долги. – Тут последовал ещё один долгий обмен взглядами с Кэрол, нежной и яркой сейчас, как южный цветок после дождя. Когда Роберт вновь обернулся ко мне, лицо его выражало робкую надежду: – Леди Виржиния, а вы правда поможете нам пожениться? Отец у мисс Лоринг такой строгий… Даже мои духовные слуги ничего не могут с ним поделать.
Я, право, не знала, смеяться или сердиться. Однако Эллис не позволил мне определиться с решением. Он торжественно поднялся, стряхнул невидимые пылинки с рукава и заявил:
– Разумеется, поможет. А вы, мистер Блаузи, поможете нам остановить убийцу. Мне понадобится чёрный дым и… Мистер Блаузи?
Роберт побелел как перед обмороком и твёрдо сказал:
– Мои духовные слуги против.
И как-то так получилось, что все присутствующие, за исключением сестёр Лоринг, вдруг вспомнили о кофе и десерте. Мистер Панч вновь принялся вытирать очки, а улыбка Клэра сделалась чуточку мечтательной; так он выглядел едва ли не ровесником колдуна.
«Бедный мистер Блаузи! – сочувственно подумала я. – Он ещё не знает, что переубедить Эллиса невозможно».
Театр мне никогда не нравился.
Эта неприязнь, зародившаяся ещё в детстве, со временем лишь окрепла – сперва Патрик Морель, затем история Мадлен Рич… То есть Хэрриет. Театр был тем местом, где по одну сторону кулис царит скука, а по другую – прорастают шипами ядовитые интриги. Глупо, конечно. Нельзя отвергать целый мир искусства только потому, что малая часть его оказалась неприглядной.
Цирк же, стыдно признаться, манил и притягивал, хотя настоящее представление я видела только раз в жизни. Отец тогда поехал навестить маркиза Рокпорта, а меня взял с собою. И, пока рычащий автомобиль взбирался на один из бромлинских холмов по скользкой после дождя брусчатке, я неотрывно смотрела сквозь боковое стекло на цветной шатёр на площади у подножья – и на циркачей. Они словно пришли из другого мира, чужие и одновременно знакомые. Рыжая девочка с десятком косичек жонглировала, стоя на мяче; светловолосый юноша в наряде колдуна выдыхал огонь в серый, смрадный туман, ползущий с Эйвона; чуть поодаль перебирал гитарные струны высокий мужчина, чьи чёрные с проседью волосы были заплетены в косу. Музыка оставалась там, внизу, точно рёв двигателя стал той самой мистической стеной, которую все иные звуки преодолеть не в состоянии. Я зажмурилась, пережидая кратковременную дурноту – и циркачи исчезли, а за стеклом потянулась бесконечная кованая ограда, увитая плющом.