Некоторые творческие личности и интеллектуалы, считавшие, что умственный труд выше производительного физического труда, связывали механизацию с идеальным будущим. Оскар Уайльд в эссе, опубликованном приблизительно в то же время, что и статья Левассера, предрекал день, когда машины не только облегчат тяжкий физический труд, но и полностью его упразднят. «Весь неинтеллектуальный труд, монотонная, скучная работа, обязанности, связанные с жутким перенапряжением и невыносимыми условиями, – все это ляжет на плечи машин, – писал он. – Будущее человечества зависит от рабства машин и механизмов». То, что они станут рабами людей, представляется Уайльду конечным выводом человеческой истории. «Нет никакого сомнения в том, что именно в этом заключается будущность механизации, и точно так же, как деревья растут, пока хозяин поместья спокойно спит, человечество будет забавляться и предаваться просвещенной праздности. А ведь именно в этом, а не в изнурительном труде заключается его цель – производить изящные вещи, читать превосходные книги или восторженно созерцать прекрасный мир, пока машины будут выполнять столь же необходимую, сколь и неприятную работу» [16].
Великая депрессия 30‑х годов несколько умерила восторги энтузиастов. Экономический крах породил бурные протесты в адрес машинного века, восторженно прославлявшегося в 20‑е годы. Профсоюзы и религиозные объединения, воинствующие литераторы и отчаявшиеся граждане – все ополчились против машин, уничтожающих рабочие места и их владельцев. «Не машины и не механизмы породили феномен безработицы, – писал автор нашумевшего в те годы бестселлера “Man and Machines” (“Люди и машины”), – но именно они превратили безработицу из легкого раздражающего недоразумения в истинное бедствие человечества. …Чем лучше мы научимся производить, тем хуже мы будем жить» [17]. Мэр калифорнийского города Пало-Альто написал письмо президенту США Герберту Гуверу, заклиная его принять меры противодействия в отношении «чудовища Франкенштейна», технологического монстра, бича человечества, который грозит «пожрать нашу цивилизацию» [18]. Временами и само правительство нагнетало подобные страхи. В докладе, изданном одним из федеральных ведомств, заводские машины были названы вещами, «опасными, как дикие звери». Бесконтрольное шествие прогресса, писал автор доклада, обезоружило общество в борьбе с его негативными последствиями [19].
Тем не менее Великая депрессия не смогла полностью погасить пыл мечтателей, подобно Оскару Уайльду чаявших наступления машинного рая. В каком-то смысле именно ее конец сделал продвижение прогресса более желательным. Чем бо́льшими врагами становятся нам машины, тем с бо́льшим пылом мы жаждем подружиться с ними. «Мы поражены, – писал в 1930 году великий британский экономист Джон Мэйнард Кейнс, – новой болезнью, пока незнакомой большинству читателей, но которая очень скоро станет широко известной. Имя ей –