ничего уже не существует, что все люди, которые когда-то жили в том мире, вернулись на некую экзистенциальную киностудию, а декорации разобрали и сложили в подсобку – как на спектаклях студенческих театров, которые так любила Рут.
Время стало замерзшим морем, по которому пробивалось ее сознание – натужно и неуклюже, как ледокол. Призрачные голоса то включались, то умолкали. В основном они звучали в голове у Джесси, но однажды Нора Кэллиган заговорила с ней из ванной, а потом у нее состоялся совсем уже идиотский разговор с матерью, которая вроде бы пряталась в коридоре. Мать заявила, что Джесси никогда бы не оказалась в таком вот бедственном положении, если бы научилась следить за своими вещами и не разбрасывать одежду по всей квартире. «Если бы всякий раз, когда я подбирала твои вывернутые наизнанку вещички по всем углам, мне бы давали пять центов, – сказала мать, – я бы купила себе Кливлендский газоперерабатывающий комбинат». Это было любимое мамино выражение, и Джесси только сейчас поняла, что никто из них почему-то не спрашивал у матери, с чего бы ей вдруг понадобилось покупать себе Кливлендский газоперерабатывающий комбинат.
Пусть слабо и вяло, но она все-таки продолжала свою «зарядку»: перебирала ногами и водила руками вверх-вниз, насколько это позволяла длина цепочек наручников и насколько хватало сил. Теперь она делала упражнения вовсе не для того, чтобы подготовить свое тело к каким-то действиям, если ей все-таки предоставится возможность спастись; она уже поняла – и умом, и сердцем, – что никаких возможностей больше не будет. Баночка с кремом – это был ее последний шанс. Джесси делала упражнения исключительно потому, что движения вроде бы слегка облегчали боль в мышцах.
Но несмотря на то что она постоянно двигалась – ну, по мере возможностей, – она уже чувствовала, что стопы и кисти немеют. Кожа как будто покрылась тоненькой ледяной пленкой, которая постепенно проникала все глубже внутрь. Это было совсем не похоже на обычное онемение, которое она чувствовала сегодня, когда проснулась; скорее это было похоже на обморожение. Однажды, еще подростком, Джесси отморозила себе руку и ногу, когда каталась на лыжах: на тыльной стороне ладони и на лодыжке – в том месте, где над леггинсами завернулся носок, – появились зловещие серые пятна. Кожа там словно омертвела и потеряла чувствительность даже к обжигающему теплу от камина. Джесси подумала, что со временем это холодное онемение перекроет и боль от судорог, так что вполне может статься, что в итоге ее смерть окажется милосердной – как будто ты замерзаешь в снегу и просто засыпаешь. Вот только как-то уж слишком медленно все идет…