Она едва обогнула изголовье кровати, как свет в глазах снова стал меркнуть. Такое впечатление, что луч света из западного окна был подсоединен к генератору и кто-то постепенно убавлял мощность. По мере того как свет солнца тускнел, гасли и бриллиантовые пылинки, пляшущие в луче.
Нет, только не сейчас, мысленно взмолилась Джесси. Пожалуйста… не шути так со мной. Но свет продолжал меркнуть, и Джесси вдруг поняла, что ее снова шатает. Она хотела ухватиться за столбик кровати, но слегка промахнулась и уцепилась за окровавленный наручник, из которого только недавно освободилась.
Двадцатое июля шестьдесят третьего года, подумалось ей ни с того ни с сего. Семнадцать часов сорок две минуты. Полное солнечное затмение. У кого-нибудь есть доказательства?
В ноздри ударил смешанный запах пота, спермы и отцовского одеколона. Она едва не задохнулась, а потом накатила кошмарная слабость. Ей удалось сделать еще два шага, а потом она просто упала на залитый кровью матрас. Глаза ее были открыты, веки время от времени дергались, но в остальном Джесси не шевелилась. Ее обмякшее неподвижное тело напоминало тело утопленницы, выброшенной прибоем на пустынный пляж.
Ее первая осознанная мысль была такая: темнота означает, что она умерла.
Вторая мысль была такая: если она умерла, то почему ее правая рука болит так, как будто ее сначала обожгли напалмом, а потом исполосовали бритвой. Третья мысль переполнила ее паническим страхом: если вокруг темно, а глаза у нее открыты – а они, похоже, открыты, – значит, солнце село и наступила ночь. Именно эта третья мысль мгновенно вырвала Джесси из того пограничного состояния, в котором она пребывала: не совсем обморок, а какая-то глубокая послешоковая апатия. Поначалу она никак не могла сообразить, почему мысль о наступлении ночи наполняет ее таким страхом, а потом
(космический ковбой – монстр любви)
память вернулась так внезапно и резко, как будто ее ударило электричеством. Узкие, мертвенно-бледные щеки; высокий лоб; голодные глаза; восторженный взгляд.
Пока Джесси в полубессознательном состоянии лежала на кровати, на улице снова поднялся ветер и задняя дверь опять начала хлопать. Первые пару секунд она не слышала ничего, кроме двери и ветра, а потом снаружи раздался надрывный вой. Джесси в жизни не слышала такого ужасного воя. Наверное, именно так должен кричать человек, который заснул летаргическим сном, его сочли мертвым и похоронили, и он очнулся в гробу – живой, но сошедший с ума от страха.
Звук растаял в тревожной ночи (а уже была ночь, в этом Джесси ни капельки не сомневалась), но буквально через секунду он повторился – нечеловеческий высокий голос, полный безумного ужаса. Он набросился на Джесси, словно живое существо, и она беспомощно содрогнулась под его напором и зажала руками уши. Но как бы она ни старалась отгородиться от этого жуткого крика, когда он раздался в третий раз, спасения от него не было никакого.