Однажды я спросила у Брендона, как ему удалось сделать так, чтобы полиция поверила в этот бред. Он ответил: «Этим делом теперь занимается полиция штата, а у нас – я имею в виду нашу фирму – много хороших друзей в полиции штата. Мы им оказываем кое-какие услуги, они нам оказывают кое-какие услуги. Но в данном конкретном случае мне даже не пришлось особенно напрягаться. Полицейские тоже люди. И они вовсе не идиоты. Они сразу сообразили, как все было на самом деле, как только вошли в дом и увидели наручники на кровати. Уж поверь мне, они понимают, что это значит: когда мужик умирает от сердечного приступа, а на кровати висят наручники. И этим ребятам совсем не хотелось, чтобы вы с Джералдом стали поводом для грязных шуточек. Потому что на самом деле это был просто нелепый несчастный случай. И очень трагичный несчастный случай».
Сначала я даже Брендону не рассказала про того человека, который, как мне казалось, был в доме. И про след у двери тоже не рассказала, и про жемчужную сережку, и вообще. Я ждала, понимаешь… Каких-то намеков…
Джесси перечитала последнее предложение, покачала головой и продолжила:
Нет, это совсем уже бред. Я ждала, что придет какой-нибудь полицейский и предъявит мне на опознание кольца – не сережку, а именно кольца. «Мы уверены, что это ваши, – скажет он. – Потому что внутри выгравированы инициалы, ваши и вашего мужа. И еще потому, что мы их нашли на полу в кабинете вашего мужа».
Я ждала этого потому, что если бы мне показали кольца, я была бы уверена, что полуночный гость малышки Нелл был порождением ее воспаленного воображения. Я все ждала и ждала, но никто не пришел и не принес мои кольца. И наконец, как раз перед первой операцией на руке, я рассказала Брендону о своей странной идее, что я была не одна. Что в доме был кто-то еще – пусть и не все время, но был. Я сказала, что мне могло это привидеться, но тогда все казалось очень даже реальным. Я ничего не сказала ему о кольцах, но зато очень много говорила про след у двери и про жемчужную сережку. На самом деле насчет сережки меня вообще понесло. Я без умолку про нее говорила, без умолку. И мне кажется, я знаю почему. Для меня эта сережка была воплощением всего, о чем я не решилась сказать никому, даже Брендону. Понимаешь? Всякий раз, когда я что-то ему рассказывала, я употребляла фразы типа «я подумала, что увидела» или «мне показалось», или «я была почти уверена, что». Мне нужно было ему рассказать – хотя бы кому-нибудь рассказать, – потому что страх разъедал меня изнутри, как ядовитая кислота, и я уже не могла держать это в себе, но я изо всех сил старалась ему показать, что я не какая-то идиотка и разбираюсь, где субъективные ощущения, а где объективная реальность. Но самое главное, мне не хотелось, чтобы он понял, что я