27 июня 1682 года. Москва. Кремль
Петр обернулся на звук упавшего тела и застал немую картину — его любезная матушка Наталья Кирилловна стояла с совершенно белым лицом, украшенным вытаращенными глазами, а одна из нянек лежала словно куль из тряпок и телес подле ее ног.
— Доброе утро, — как можно более невозмутимо произнес Петр.
— Доброе, — только спустя минуту смогла выдавить из себя царица. — Кто это был? — Но юный царь не ответил, лишь вопросительно выгнул бровь и молча ждал уточнения. — Седовласый старец, — продолжила царица-мать, — с благообразным лицом и в светлых одеждах.
Наступила пауза. Петр не знал, что говорить и обдумывал обстановку. "Говорить правду? А нужно ли? Тем более в столь темные времена. На костер, конечно, не отправят, но… чем все это закончится, неизвестно. А если Софья узнает неправильную трактовку, то ему точно не избежать стрелецких бердышей".
"Ладно. Будем стрелять от бедра" — подумал царь и внутренне усмехнулся, вспоминая буквально вылитый облик Архитектора из "Матрицы", который в глазах матери показался "благообразным старцем".
— Это был Петр, — наконец ответил юный царь.
— Как? Кто… — как-то растерянно переспросила Наталья Кирилловна, потеряв разом всю напускную строгость.
— Святой это был, мой небесный покровитель — апостол Петр, — повторил сын, тяжело вздохнув и глядя на матушку так, словно малому ребенку втолковывал очевидные вещи. — И приходил он милостью Божьей наставлять меня на путь истинный, учить и вразумлять.
Мать юного царя, Наталья Кирилловна Нарышкина больше не сказала ни слова. Лишь постояла несколько минут, смотря на своего сына каким-то странным взглядом, смешавшим в себе ужас с удивлением и уважением, после чего молча ушла…
— Дочь моя, ты понимаешь, что говоришь? — Спросил патриарх Иоаким, удивленный не только неожиданным визитом царицы-матери, но и ее в высшей степени странными речами.
— Владыко[4], своими глазами видела… две девки, тоже видели. Да и Петя изменился. Ложился спать ребенком, а с утра… встречаюсь с его глазами, а там нет ни робости, ни волнения.
— Может быть его распирает от гордости? На днях ведь венчали на царство, вот и оценил наконец да возгордился.
— Нет, Владыко. Там была не гордость, а скорее уверенность, спокойная такая.
— Хорошо, я поговорю с ним. Но дочь моя, держи эту новость в тайне. Ежели кто узнает из недругов, быть беде…
Спустя час. Покои Петра
— Государь, — поклонился смутно знакомый слуга, "Видимо уже успели заменить, дабы странностей старые не заметили" — пронеслось в голове у царя, — к тебе Владыко!