- Чего вам надо? - спросила Анни-Мари.
- Только спросить о старике.
Женщина нахмурилась. Она выглядит так, будто больна, подумала Элен, лицо женщины по цвету и виду напоминало перестоявшее тесто, волосы были гладкими и сальными.
- Что еще за старик?
- Когда я была здесь в последний раз, вы рассказывали мне об убитом старике, помните?
- Нет.
- Вы сказали, что он жил в соседнем дворе.
- Не помню, - сказала Анни-Мари.
- Но вы точно рассказывали мне...
В кухне что-то упало на пол и разбилось. Анни-Мари вздрогнула, но не двинулась с места, она стояла на пороге и загораживала дорогу в дом. В прихожей были разбросаны детские игрушки, погрызенные и побитые.
- С вами все в порядке?
Анни-Мари кивнула.
- У меня дела, - сказала она.
- Вы не помните, как рассказывали мне о старике?
- Должно быть вы неправильно поняли, - ответила Анни-Мари, затем понизила голос: - Вы не должны были приходить. Все знают.
- Что знают?
Женщина задрожала.
- Вы не поняли, нет? Думаете, люди не замечают?
- О чем вы? Я только спросила...
- Я ничего не знаю, - повторила Анни-Мари. - Чего бы я ни говорила, я соврала.
- Ну, в любом случае, благодарю, - сказала Элен, сбитая с толку глухими намеками Анни-Мари. Почти в тот же миг, как она повернулась спиной к двери, она услышала щелчок замка.
Разговор был не единственным разочарованием в это утро. Она вернулась на улицу с магазинами и посетила супермаркет, о котором рассказывала Джози. Там она спросила об уборных и о недавней истории. Супермаркет всего месяц назад перешел в другие руки, и новый хозяин, неразговорчивый пакистанец, утверждал, что ничего не знает о том, когда и почему были закрыты уборные. Задавая вопросы, она почувствовала, что прочие посетители магазина внимательно ее рассматривают, она чувствовала себя отверженной. Это ощущение усилилось, когда, покинув супермаркет, она увидела Джози, выходящую из прачечной самообслуживания, Элен окликнула ее, но женщина только прибавила шагу и нырнула в лабиринт проходов. Элен двинулась за ней, однако быстро потеряла из виду.
Почти до слез расстроенная, она стояла среди раскуроченных мусорных мешков и чувствовала, как накатывает волна презрения к собственной глупости. Она чужая здесь, ведь так? Сколько раз она критиковала других за самонадеянность: они утверждали, что понимают людей, которых разглядывали только издалека. И вот теперь она совершила тот же самый проступок, пришла сюда со своим фотоаппаратом и своими вопросами, используя жизнь и смерть этих людей как материал для разговора на вечеринке. Она не винила Анни-Мари за то, что женщина отвернулась от нее, заслуживала ли она лучшего?