– Да нет, зачем же? – бесстрастно ответил тот. – Пусть идет так. Во всей красе.
Не знаю, какие чувства испытал в этой связи мой мнимый (или не мнимый?) любовник, но в этот момент они меня мало волновали. Дверь, закрываясь, стукнула, словно молоток оглашающего приговор судьи. Мы с Дамианом остались в комнате вдвоем.
Я молчала и все никак не решалась хоть что-то сказать в свою защиту. Дамиан посмотрел на меня, затем снова оглядел комнату и поднял с края кровати сиреневый чулок.
– Твое? – осведомился он.
– Да откуда?! – возмущенно воскликнула я, вложив в этот возглас весь свой протест относительно сложившейся ситуации.
– Зря, – бесстрастно отозвался Дамиан. – Тебе бы пошло.
И, откинув чулок в сторону, сказал:
– Одевайся.
Он наклонился, поднял с пола платье и перебросил его мне. Для того чтобы одеться, пришлось сначала вылезти из-под одеяла, но в сложившихся обстоятельствах было не до стеснений. Дамиан отвернулся вполоборота; я постаралась натянуть платье как можно быстрее. Встала с кровати, засунула ноги в валявшиеся рядом туфли.
– Идем.
Дамиан подождал меня у двери, распахнул ее и вышел первым. Я последовала за ним. В коридоре было пусто: зрители уже переместились к месту второго действия. Я чувствовала, что объясняться бессмысленно, что наказание ждет меня в любом случае, независимо от того, что я скажу, и от того, как все происходило на самом деле. Я чувствовала это – и на место страха и смятения приходила злость.
– Прикажешь пороть меня плетью? – спросила я сквозь зубы.
Дамиан остановился как вкопанный, так внезапно, что я врезалась ему в спину. Он обернулся, одновременно делая шаг назад.
– Скажи, откуда у тебя берутся такие идеи? – осведомился он, качая головой так, словно находился под сильным впечатлением. – Сначала лошадиный хвост, теперь плеть? Признайся откровенно: в то время, как все нормальные девушки мечтали о принце на белом коне, ты рисовала в своем больном воображении мужа-садиста?
Дамиан снова зашагал по коридору. Я семенила за ним, мрачно бубня себе под нос.
Мое-то воображение тут при чем? Про лошадиный хвост он сам тогда говорил, а про плеть нас в пансионе учили. Нам ведь подробно рассказывали, чем чревата супружеская измена и как она карается.
Мы почти уже добрались до угловой комнаты, использовавшейся в качестве приемной, но, не доходя до нее нескольких шагов, Дамиан неожиданно открыл другую дверь. И знаком предложил мне войти. Я послушалась – а разве у меня был выбор? В комнате оказалось темно, но Дамиан пересек ее уверенным шагом и отодвинул в сторону одну из висевших на стене картин. Затем нажал на какой-то рычаг. В комнату сразу же ворвался гомон голосов, и я быстро сообразила, что это собравшиеся в соседнем помещении слуги бурно обсуждают события сегодняшнего вечера. Дамиан, опять-таки жестом, подозвал меня подойти поближе. Как оказалось, за картиной было проделано небольшое окошко, ведущее в соседнюю комнату – ту самую угловую приемную. Обычно оно было закрыто не только самой картиной, но и своего рода ставнем, сливавшимся со стеной. Поскольку здесь было темно, а с той стороны, наоборот, горели свечи, нас оттуда было не видно, в то время как приемная, напротив, была, как на ладони.