Солгав, он вряд ли уберег бы ее нервы. Так или иначе она все равно узнает, ложь выплывет наружу, а леди Мюидор заречется на будущее не доверять Монку. И тогда возникнет еще одна помеха – вдобавок к уже имеющимся.
– Да, мэм. Я весьма сожалею.
Она стояла неподвижно. У Уильяма даже возникло впечатление, что она перестала дышать.
– То есть Тави убил кто-то из нас, – сказала леди Мюидор.
Инспектора поразило, каким бестрепетным голосом были произнесены эти страшные слова. Единственная из всей семьи она даже не пыталась притвориться, будто думает, что убийца – кто-то из слуг. Монк невольно восхитился мужеством этой женщины.
– Вы виделись в тот день с миссис Хэслетт, когда она вернулась домой, мэм? – как можно мягче спросил он.
– Да. А в чем дело?
– Кажется, она узнала нечто такое, что сильно потрясло ее, и, по мнению мистера Терска, собиралась выяснить все до конца. Она не говорила с вами об этом?
– Нет. – Глаза леди Мюидор были так широко раскрыты, будто она не мигая рассматривала что-то перед самым носом. – Нет. Тави была очень тиха за столом и ни словом не обмолвилась, если не считать нескольких раздраженных фраз в адрес… – Она нахмурилась. – Киприана и отца. Но я тогда подумала, что у нее просто очередной приступ мигрени. Люди часто раздражают друг друга, особенно если день за днем живут под одной крышей. Перед сном Тави заглянула пожелать мне доброй ночи. Я заметила, что у нее порвался пеньюар, и предложила зашить его. Она никогда не умела как следует обращаться с иглой… – Голос леди Мюидор прервался на миг. Потеря была слишком острой, слишком недавней. Ее ребенок ушел из жизни, и она еще не осознала утрату полностью.
Монк ненавидел себя за то, что не может прервать этот тяжкий разговор, но иного выхода не было.
– Что она вам сказала, мэм? Одно-единственное слово может все прояснить…
– Ничего. Просто пожелала спокойной ночи, – тихо ответила леди Мюидор. – Она была очень ласковой, я помню это, очень ласковой, и поцеловала меня. Как будто знала, что больше мы уже с ней не увидимся…
Леди Мюидор с силой прижала ладони к лицу. Однако Монк по-своему истолковал этот жест: он не мог отделаться от ощущения, что на его глазах скорбь по дочери отступает на второй план. А на первый вырывается горькое понимание, что убийцей является кто-то из ее близких.
К таким прямодушным женщинам Монк всегда испытывал глубочайшее почтение. Его угнетало чувство, что он не имеет права на слова утешения, поскольку стоит по сравнению с ней на самых нижних ступенях общественной лестницы. Уильям мог только произнести обычную дежурную фразу.