День начинался так, как я и мечтал всего три дня назад в своей московской квартире. Да, да! Три дня назад жизнь была легка и вполне прогнозируема — я собирался в отпуск. Сборы протекали быстро и слаженно. Ехал в деревню на всё лето во второй раз, поэтому, как мне казалось, мог предвидеть всё и знал, что там понадобится.
В прошлом году, разменяв шестой десяток и не видя перспектив для учёного-физика в современном сумасшедшем и прагматичном мире, я ушел на пенсию, и теперь был совсем свободен. С женой давно развёлся, дочь с мужем, молодым и перспективным программистом, уже шесть лет жила в Бостоне и в Россию приезжала всего один раз в два года назад проведать родителей и показать им внуков, двух очень серьёзных мужичков пяти и трёх лет, говорящих по-русски с американским акцентом. Поскольку на российскую пенсию достойно жить нельзя, этой зимой подрабатывал у племянника, владельца небольшой компьютерной компании, благо мозгов для освоения компьютеров и серверов пока хватало. Артём очень хотел привлечь меня к работе в фирме на более постоянной основе, хорошо иметь умного, а главное стопроцентно надёжного человека за спиной, но я уже хлебнул свободы и не имел желания включаться в эти гонки.
И вот уже второе лето я проводил в деревне у своей двоюродной сестры. Катя жила одна: муж умер, проиграв борьбу зелёному змию, а дети уехали в город и приезжали очень редко — уж очень в глухом месте была деревня Веретье. Говорят, что где-то в местных болотах застряли сначала татары по дороге на Псков и Новгород, а потом тевтонские рыцари; поэтому, прежде чем ехать, я выждал, пока хорошая погода продержится три дня: тогда шансы проехать в деревню на Ниве, без помощи трактора, стали очень высокими.
Волоколамское шоссе — наименование, данное судорожно спешащей технической цивилизацией, а я никуда не спешил и мог позволить себе другое — «Волоколамская дорога». После этого пропадала необходимость обгонять грузовики, выслеживать гаишника на горизонте, и наступало то умиротворение, которое чувствует человек в первые минуты освобождения из неволи.
Названия пролетающих мимо городков и деревень — Нахабино, Истра, Земцы, Торопец, Кунья, — как бы вышли из древнерусской летописи, и создавали атмосферу сказки.
Дальше по шоссе, в Псковской области жила моя сестра — всё, что осталось от нашей дружной семьи. Отец сёстры и я родились здесь, а семья матери приехала из Ленинграда, поэтому её так и звали — Питерская. Но главная цель моей поездки — маленькая деревня с красивым именем — Веретье.
Поворот на Веретье — это конец дороги в прямом смысле этого слова. Те двенадцать километров, что нужно было ещё проехать до деревни, мог назвать дорогой только оптимист или тракторист.