— В любом случае его жадность не имеет границ! Настоящий хищник!
— Потеряв право распоряжаться имуществом всей своей семьи и перестав себя чувствовать Морганом, он заметно изменился. Сейчас стремится сделать карьеру в обществе, компенсировать несколькими годами служения этому обществу все то, что было дано ему при рождении. Злые языки утверждают: он восхищается Вильясеньором потому, что сам — неграмотный человек. А Вильясеньор редактирует его статьи и готовит речи, после чего Кастаньеда произносит их, выдавая за собственные. Тем более что все эти проповеди о роли частной инициативы в торговле, о необходимости свободной конкуренции в деле экономического прогресса нации, о зле, наносимом стране политиками, — его собственные мысли, воплощенные Вильясеньором в яркие и впечатляющие слова. В настоящий момент Вильясеньор протестует против злоупотреблений профсоюзов и вмешательства государства в частные дела. Причем выступает с большим пылом, чем мы, капиталисты.
— Богу угодно, чтобы грешник не был казнен, а чтобы он раскаялся и жил… — ответил я, улыбаясь. При этом я отметил про себя, что сей святой апостол капитализма не был поражен молнией в отличие от апостола библейского.
Я видел Вильясеньора несколько раз вместе с Фрицем, перед которым он был почтителен и раболепен. Легко можно было представить, как теперь Вильясеньор выслушивает приказы своих новых хозяев: он так же заботлив, так же поглаживает свои неизменные усики, демонстрируя рвение и усердие. И старается быть активным и полезным в любом порученном ему хозяевами деле!
Некоторое время спустя открылась сессия конгресса республики. Вильясеньор занимал в сенате кресло — был выдвинут Всеобщей конфедерацией трудящихся, официальным адвокатом и советником которой он являлся до того, как превратился в доверенное лицо капиталиста Кастаньеды. На сессии Вильясеньор представил проект закона о контроле над состоянием иностранцев, считающихся врагами нации. Мне подумалось, что идея этого проекта принадлежала Фрицу. Согласно этому проекту, немцы, итальянцы и японцы, проживающие в стране, имена которых были занесены в небезызвестные списки, теряли право распоряжаться своим имуществом до самого конца войны. Единственное, что им разрешалось, — это получать несколько сот песо в месяц на свои нужды со всех доходов и капиталов. Полное право распоряжаться их состоянием предоставлялось опекунам, назначаемым из близких родственников. Лично я, таким образом, подвергался риску, что все мое имущество окажется в руках единственного моего родственника — Фрица, как это было со всеми акциями нашей семьи до моего приезда в страну.