— Пусть меня унесет рогатый, если это не отец Хауст! Сотню раз сдери с него кожу, десять раз повесь — все равно я его узнал бы. Неужто это его черт принес сюда? Пойду посмотреть. Будь что будет.
При этих словах я тотчас узнал Карла Зи́гирта — протестантского[16] священника, который однажды попал к нам в руки. И кровь в моих жилах застыла. А он, засветив свечу, подошел, приставил алебарду к моему животу и, поворачивая ее, завизжал:
— Ха-ха-ха, вот кто попался! Отец Хауст, какая приятная встреча, будешь моим гостем!
Я сказал:
— Отстань, еретик, я тебя не знаю и знать не хочу.
Но он только сильнее прижимал алебарду.
— Не знаешь, отец Хауст? С чего бы это твоя память ослабла? Может, кое-что напомнить?
Он распахнул одежду: на груди и животе его краснели шрамы в виде крестов, и мне стало дурно.
— Что, все еще не припомнишь подвал, костер и раскаленное железо? Не очень-то нежно вы обращались со мной тогда, заставляя отречься от своей веры. Но я не сержусь, я просто вне себя от радости, что встретил сейчас такого приятного знакомого.
Оправившись от страха, подошли и его сообщники.
— Что он тут прячет? — Один из них потрогал мою немного оттопырившуюся одежду.
Я решил не отдавать сокровища, даже если бы меня рубили на куски. Но они увидели, что оклад выложен золотом, унизан жемчугом, бриллиантами, и вырвали его, а меня схватили, как черти грешную душу, завязали глаза и потащили с собой.
Выбравшись через пролом, мы долго шли, то подымаясь, то опускаясь куда-то. Потом заскрипела железная дверь, и я почувствовал сквозь повязку дневной свет.
Пройдя длинным извилистым коридором, мы очутились в какой-то зале, и я остался стоять один. Вскоре послышались шаги, с моих глаз сорвали повязку — передо мной стоял еретик Радвила и теребил свою бороду. Он посмотрел на меня мрачным взглядом, ткнул мне в лицо оклад и грозно крикнул:
— Где взял? Как он очутился у тебя?
Я молчал. Он нервно комкал в кулаке свою бороду и тихо, но угрожающе сказал:
— Говори, ты, иезуитское отродье, где взял оклад, а не то велю содрать шкуру.
Я сказал:
— Без воли всевышнего ни один волос с головы моей не упадет. Ваша светлость не имеет права оскорблять и унижать меня. Прикажите наказать ваших людей, осмелившихся напасть на меня и ограбить духовное лицо.
Он посмотрел на меня и хмуро махнул рукой своим.
К нему бросился Карл Зигирт:
— Ваша светлость, позвольте мне попотчевать его, мы с ним старые знакомые, я хочу отблагодарить его.
Господи, во славу твою эти муки приношу, да простятся мне мои прегрешения! Будто волки, набросились еретики на твою овцу, вырванную из священной паствы, и мучать стали.