Две тени пересекли одну, затем другую уличку и добрались до желтой кирпичной ограды, опоясывающей костел. Рядом с широкими воротами, уже запертыми на ночь, виднелся узкий вход. Высокий подошел к нему и нырнул в темноту. А его спутник остался у ворот.
Высокий пересек костельный двор и очутился перед узкой калиткой. Как видно, здесь ему все было хорошо знакомо: не теряя времени, он просунул руку между досками, дотянулся до задвижки с противоположной стороны и отпер калитку. Выложенная каменными плитами тропинка провела его через садик к дому.
Три удара в дверь. Тишина.
Снова три удара.
За дверью раздались шаркающие шаги.
— Кто?
— Я, Роза́лия. Открой.
— Ксендз уже спит.
— Спит? А в горнице сквозь ставни виден свет.
— Ну и что, говорю — спит.
Он сильнее дернул дверь:
— Открой, я по важному делу!
— Погоди.
Шарканье затихло, потом снова приблизилось. Дверь скрипнула и отворилась…
Дверь гостиной он открыл сам. Сидевший за столом и что-то писавший настоятель Кря́уна поднялся с места. Это был высокий, костлявый, немного горбящийся старик, некогда профессор духовной семинарии, а ныне — на старости лет — настоятель небольшого прихода.
— А я-то тебя жду не дождусь, почтеннейший, — сказал он таким тоном, от которого гость вздрогнул и остановился.
— Очень приятно, профессор. — Желая угодить хозяину, гость напомнил о его высоком звании.
— Приятно? Сейчас, домине[17], тебе станет совсем приятно, — усмехнулся, едва раздвинув тонкие губы, ксендз. — Какую ты мне прошлый раз краску подсунул, домине?
— Краску? — удивился гость. — Отличная краска, профессор. Настоящая масляная краска, честное слово!
Ксендз шагнул к гостю и, схватив его за отвороты пиджака, стал трясти.
— Что, ты еще лжешь своему пастырю, домине! Я все узнал! Все, все, все! В краску подмешаны вода и мука. Алтарь начал лупиться, святые побелели… Они стали похожи не на святых, а на мельников! Это свинство, домине, свинство высшей марки! И я больше не хочу иметь дела с тобой, домине! Не хочу, не хочу, не хочу! Ступай! — вдруг отпустил гостя ксендз.
От неожиданности тот ударился об стенку, повернулся, однако не пошел к двери, а присел к столу.
В комнате воцарилась тишина. Один шуршал бумагой, скрипел пером, как будто в комнате больше никого не было, другой потихоньку приводил себя в порядок и исподлобья поглядывал на хозяина за столом.
Еще какое-то время было тихо, а потом гость, не дождавшись, когда на него обратят внимание, кашлянул.
— Ну, домине, ты еще не ушел? — не оборачиваясь, спросил ксендз. — Уже пора, пора… Поздний час. Примерные христиане уже спят.