— Конечно правильно. После вас в гримерную еще кто-нибудь входил?
— Нет. Точно нет. Я сам ждал вашего приезда возле двери. Я ведь уже говорил вам, что был на войне. Я знаю, как надо поступать в таких случаях.
— Последний вопрос. Скажем, гримерная закрыта на ключ. Но я не видел ключа в двери, ни внутри, ни снаружи. Это вы его вынули?
Лазио, пытаясь вспомнить, запустил пальцы обеих рук в рыжую шевелюру и растрепал волосы еще сильнее.
— Нет, комиссар, — сказал он наконец. — Ключа не было вообще. Теперь, когда вы заставили меня подумать о нем, я это вспомнил.
— Спасибо. Можете выйти отсюда. Но не уходите далеко, мне может понадобиться еще какая-нибудь информация. Майоне, проведите ко мне обеих портних.
Синьора Лилла, блондинка с голубыми глазами и проницательным взглядом, вплыла внутрь, как парусный корабль, и заполнила собой весь кабинет. Позади нее стояла маленькая худощавая девушка, которая по контрасту с ней казалась еще ниже и худее. Халат был ей велик, по меньшей мере на один размер. Великанша скрестила руки на груди, воинственно взглянула на Ричарди и ринулась в бой:
— Что это значит, никто не должен покидать театр? Вы что же думаете, это сделали мы? Мы здесь работаем, а не приходим сюда делать мерзости! Мы честные люди!
— Никто ни о ком не говорит ничего плохого. Садитесь и ответьте на мои вопросы. Расскажите, что произошло.
Женщина тяжело опустилась на стул, вздохнув при этом, словно разрешение сесть сняло камень с ее души и теперь она смогла говорить более вежливо. А может быть, она вздохнула потому, что прочла в зеленых глазах комиссара решимость, которой невозможно противостоять.
— Мы принесли их заранее, эти костюмы. Было еще достаточно времени до выхода. Обычные певцы их примеряют один раз, просят что-то поправить, если нужно, и конец. Но этому нужно по двадцать примерок. То ему коротко, то ему длинно. То широко, то узко. То пуговица под воротником не застегивается. Просто мука крестная! Мы находимся на четвертом этаже, комиссар. Если вы окажете честь подняться к нам, сами увидите, какая у нас теснота. Нас тридцать работниц. Летом такая жара, невозможно дышать — от горячего угля для утюгов. К нам не попадает даже прохладный воздух из садов. А зимой, наоборот, приходится шить в перчатках с обрезанными пальцами, и даже если все печи топятся, мы замерзаем. Но мы не жалуемся, верно, Маддалена? — Она повернулась к девушке. — Работа есть работа, и мы свою работу делаем хорошо. Театр Сан-Карло знаменит во всем мире, в том числе и своими костюмами, а костюмы — это мы.