Главный дирижер оркестра, маэстро Марио Пелози, любил выпить. Ричарди понял это, как только взглянул ему в лицо, еще до того, как тот успел присесть перед письменным столом в маленьком кабинете директора сцены.
Склонность к выпивке отслеживалась по сетке прожилок на носу, водянистым глазам с пустым взглядом, по той медлительности, с которой он произносил слово, и легкому дрожанию рук. Комиссар много видел таких пьяниц во время своих постоянных поисков причин боли. Вино — убежище для слабых и стимул для силовых решений. В вине легко найти силу для того, чтобы совершить преступление, сломать преграду, которую ставит совесть, выплеснуть в действии горечь своих несбывшихся надежд.
— Мы все в смятении и горе, комиссар. Театр предназначен для радости и нежных чувств. В театре люди находят и должны находить покой, отдыхать от безумия повседневной жизни. А в наше время этого безумия прибавилось, вы так не считаете? Кто мог ожидать, что оно почти ворвется на сцену. Мы будто попали именно в «Паяцы», там Канио убивает Недду и Сильвио на сцене, а зрители не сразу понимают, правда ли это, или актеры играют. Никогда нельзя понять сразу, где заканчивается правда и начинается игра.
— Какие отношения были у вас с Вецци, маэстро? Мне сказали, что на генеральной репетиции вы с ним, скажем так, поспорили.
— Создавая Вецци, Бог развлекался, комиссар. Забавы ради дал огромный талант ничтожеству. На сцене Вецци был просто сказочным чудом. Такой голос, такая внешность! За сорок лет моей карьеры я никогда не видел ничего подобного. А я, поверьте мне, видел многих. У самого Карузо — великого Карузо! — диапазон уже и голос звучит не так уверенно, как у Вецци. И еще у него талант драматического актера. Невозможно поверить, что он притворяется. Иногда он был настолько лучше других певцов, что оркестранты ошибались при виде такой разницы. Скажем так, его мастерство лишало уверенности остальных собратьев-певцов, оркестрантов и даже дирижеров. Меня в том числе.
— Поэтому и произошел тот случай? Ссора в вечер репетиции?
— Вот именно, в вечер репетиции. Мы были готовы к работе уже почти два часа. Мы могли бы — и должны — репетировать «Сельскую честь». Но Вецци потребовал, чтобы мы начали с его оперы, он не хотел ждать. Не знаю, известно ли вам, комиссар, что на генеральной репетиции все происходит в точности так же, как на спектакле, то есть артисты исполняют свои роли в сценических костюмах. Вецци не хочет… не хотел… надевать костюм до выхода на сцену перед зрителями. Такова уж его навязчивая идея… была. Одно это уже сбивает с толку тех, кто должен петь вместе с ним — он кажется посторонним. В таких случаях он раньше уже грубо набрасывался то на Бартино — баритона, исполнявшего партию Тонио, то на Силоти — певицу-сопрано из Венгрии, которая пела Недду. А тут еще это опоздание… Мне нужно принимать лекарства в определенный час, а я был заперт в оркестровой яме вместе с моими музыкантами. И я очень, очень нервничал. Когда он пришел, даже не извинился, вообще ничего не сказал, такой спокойный, словно явился раньше срока. И тут я не выдержал. Но и тогда я не сказал ничего лишнего, он же по возрасту мне в сыновья годится. А он… он… стал орать на меня. Кричал, что я сумасшедший старик и неудачник…