Но в общем-то, признавала она, все люди малозначительны, если не пытаться узнать их по-настоящему. А узнать — это тяжелый труд. Для нее — никчемный.
Что ж, она отошла от окна, если Леший делает ей прощальный подарок, следует задуматься о будущем.
Сосредоточиться на племяннице Саше? Предложить ей из Дома студентов переселиться к ней, чтобы они привыкли друг к другу? Чтобы Саша для нее стала больше, чем племянница, а она для нее — больше; чем тетя? А потом, через много лет, Саша станет ее… кем? Компаньонкой? Опекуном?
Но она привыкла жить одна. Трудно представить, что кто-то будет дышать через стенку, ходить по коридору, хлопать дверью ванной, включать воду. Произносить слова, на которые надо отвечать.
Катерина Николаевна почувствовала, как заныло внизу живота. Так вот она, истинная причина ее нынешней тоски, — физиология. Она прислушалась к себе, тянущая боль повторилась — предвестница ежемесячного неудобства.
Она усмехнулась. После возвращения из поездок, точнее, после встреч с Лешим она ловила себя на странном желании — однажды не обнаружить такой боли. Не знать ее ровно девять месяцев. Она рисковала, заметив, что Леший не беспокоился ни о чем с самой первой встречи, не обременял себя ничем…
Но фокус, как насмешливо говорила себе Катерина Николаевна, не удался. Боль приходила без задержки, словно подчиняясь бою курантов. Почему? — с досадой спрашивала она себя, когда надежда в очередной раз утекала… А потом задавала себе другой вопрос: разве бывают дети у Лешего и Кикиморы? Нет.
Леший ответил ей точно так же, когда она спросила его, есть ли у него дети.
— Ты слышала когда-нибудь, чтобы у леших были дети? Я — нет.
— У кикимор тоже, — пробормотала она. — Им не за кого выходить замуж.
Они болтали в ту ночь в его домохаусе, как он называл прицеп к «лендроверу». Она уперлась локтем ему в грудь, он поморщился:
— Между прочим, у тебя очень острый локоть, почти как нос у Кикиморы. Ты не думаешь, что между ребрами просверлишь дырку? — Он поерзал. — Прямо над сердцем.
— Тогда через нее я загляну тебе прямо в сердце, — сказала она, не убирая локоть.
— Что ты хочешь там увидеть? — спросил Леший, приглаживая ее жесткие светло-рыжие кудри.
— Какое место я занимаю.
Кудри не поддавались, они падали ему на лицо. Он ухватил губами один завиток и потянул, распрямляя. Потом отпустил, и тот, словно пружина, подпрыгнул вверх.
— Ты устроилась в моем сердце с самого рождения, — пробормотал Леший.
— Но я родилась, когда тебе было семь лет. У тебя было тогда совсе-ем маленькое сердце…
— …но уже готовое тебя принять. — Он произнес это с таким чувством, что Катерина засмеялась.