Василий Петрович встрепенулся. Целое утро бродил он с своей тоской-змеей на сердце, всем чужой, всем безвестный, ненужный и никто не обращал на него внимания. Хоть повесься, никому до тебя дела нет. Разве только городовой заберет в участок, как нарушителя общественной тишины и спокойствия.
И вот нашелся добрый человек, что поинтересовался его кручиной, и молодой человек словоохотливо ответил ему, словно сбрасывая с своей души тяжелый груз накипевшего там горя.
— Спасибо, дяденька, вам за ласковое слово. Как же мне не грустить, когда обстоятельства моей жизни сложились неказисто. Притворяться я, знаете, не умею; если мне грустно, то сейчас это скажется на физиономии. В песне, я слыхал, поется так: «На пиру будь с веселым лицом, на погибель идешь — песни пой соловьем…»
— Чего же убиваться! Неужто дела не поправимы? Расскажите мне, в чем суть, быть может, я вам помогу. Ум хорошо, а два лучше, — сказал красный нос, зорко оглядывая молодого человека с ног до головы, причем, как бы невзначай, обратил особенное внимание на обувь Масленникова.
— Жить нечем: я сам-шесть, жена и четверо ребят. Жена девятый день, как выписалась из родильного приюта, двух младенцев привезла оттуда и до сих пор не может оправиться.
Приехал я в Киев издалека искать себе места и полгода уже слоняюсь без дела. Справил было рундучок, накупил товару, открыл торговлю — и все пропало: не идет с рук, да и только: как будто кто околдовал. Какие были деньги — прожили; теперь остался в доме только один женин салоп, незаложенный еще и представляющий собой некоторую ценность, да десять рублей в кармане. Делай с ними, что хочешь.
И он развел руками.
— Вот что, молодой человек: — здесь неудобно разговаривать, а недалече есть трактир, «Тифлисом» прозывается — зайдемте туда. Я вас угощу, вы ублаготворите меня, а главное — я научу вас, как найти место. Не правда ли: за умную беседу можно заплатить рублика три? Зато я вас умудрю, право слово, умудрю? — и он поднял вверх указательный палец, точно призывая небеса во свидетели.
Они направились к перекусочной. Сизый нос отрекомендовался частным поверенным, или ходатаем по различным делам Парамоном Прокофьевичем Зайцевым.
Новые знакомые вошли в трактир среднего пошиба, где Зайцев расположился как дома и потребовал водки, сельдей, сыру и т. п. Когда желаемое поставили на стол, «адвокат» налил себе в рюмочку водки и выпил залпом свою порцию, после чего предложил Василию Петровичу выпить еще и чокнуться.
Пропустив две-три рюмки, Зайцев потребовал, чтобы Масленников выложил перед ним свою биографию.