— Готово! — воскликнул Липинский, окончив писать.
— Вон оно как дело поставлено!.. — пробормотал пожилой господин, весь красный и вспотевший, отступая от двери и поворачиваясь к Масленникову удивленным донельзя лицом.
Василий Петрович тоже посторонился, заслышав шаги. Немного погодя вышел Липинский на площадку лестницы, сопровождаемый Камышинским.
— Через три дня посажу вас за стол, — сказал ему на прощанье Камышинский.
— А вы, Левшин, зачем пришли? Все по тому же делу? — обратился он к пожилому господину в потертом платье и ввел его в комнату, плотно на этот раз затворив двери.
Масленников, расстроенный и подавленный, не решался подслушивать, но тем не менее к нему порой доносилось кой-что из разговора.
— Не могу, не могу! Вас трудней, нежели кого-либо другого, устроить, — кричал Камышинский: — у вас аттестат замаран, все равно что волчий билет. За вас хлопотать — только себя компрометировать. Я облагодетельствую вас, а вы потом и спасибо мне не скажете.
— Жену заложу, детей вызвольте!.. — лепетал проситель.
На лестницу, тяжело ступая, еще входил кто-то. Масленников оглянулся; новоприбывший, рослый детина, одет был в форму кондуктора городской железной дороги. Он вздыхал и временами всхлипывал: тогда могучая грудь его под толстым синим сукном мундира вздрагивала и колыхалась. По щекам текли слезы, и он отирал их синим клетчатым платком.
Вслед за ним, шелестя шелковыми юбками, в кокетливой траурной шляпке, поднималась по лестниц пикантная вдовушка, лет тридцати восьми.
Камышинский в это время выпроваживал Левшина. Лицо последнего сияло уже довольством.
— А, Марья Дмитриевна! — воскликнул Камышинский, завидя вдовушку: — какими судьбами?! Признаться, не ожидал. Напрасно только, голубушка, побеспокоились так рано: я бы сам зашел к вам. Сейчас я занят скучными-прескучными делами, да и неудобно здесь. А вы вот что, дорогая моя, ровно в 12 часов дня приходите на главную станцию городской железной дороги и подождите меня там. Мы встретимся, зайдем в ресторанчик позавтракать, или разопьем у Семадени по чашечке шеколаду и поговорим обо всем, — при этом старикашка многозначительно подмигнул вдовушке.
— Прекрасно, — ответила та, глядя на него с улыбкой и, пожав крепко руку, спустилась с лестницы, все так же шурша шелковыми юбками и спускающимся позади куском крепа.
Кондуктор и Масленников посторонились, уступая ей дорогу.
— Ваше в-дие, — начал первый каким-то надорванным голосом: — явите божескую милость! Неужели я должен погибать, в босяки идти?..
— Пошел вон!.. Я таких мерзавцев не терплю, — оборвал его Камышинский. — Тебе что надо? — покосился он на Масленникова и, не дослушав слов последнего, пригласил его в комнату. Тот молча проследовал.