В восторге я закричал:
– Вот настоящий клад!
– Сам думал, – ответил Вьюн, выжимая воду из водоросли.
Привычной рукой сделав это, он положил шар на дно, нагнулся за другим, опять выжал, повторяя при каждом доставании и выжимании:
– Ну разве не диво, сам думал, клад, сам думал…
Однажды пришла ему необыкновенная мысль о красоте, что нет ничего в красоте, а за многое красивое денег больше дают, чем за полезное. От всех, кто только ни приезжал смотреть на Клавдофору, всегда неизменно он слышал: «Красиво, как это красиво!» И так вздумалось ему набрать побольше шаров и поехать ими в Москву торговать.
Он стал с корзиной на Кузнецком, угол Петровки. Сразу окружили его разные люди, и все в один голос:
– Едят?
– Нет, – ответил он, – это не для еды.
– А для чего же?
– Для красоты.
Одни подивились, покачали головой и ушли. Другие приходят.
– Едят?
– Похлебка выходит отличная.
– Почем?
– Двугривенный.
Показалось недорого. Стали бойко покупать. И вдруг городовой:
– Покажи права!
– На это права не берут: эту вещь не едят, не варят, не жарят, она только на удивление, красота и больше ничего.
Взял городовой один шар, посмотрел, повертел, помял, ковырнул пальцем, пожевал, сплюнул.
– Правда, – говорит, – вещь эта для государства бесполезная и налога за нее не возьмешь. Тоже вещь эта несъедобная, себе взять незачем и тебе дать в морду нельзя: вещь мягкая. А все-таки лучше ты с ней уходи.
Вьюн перешел на ту сторону улицы. Собрался народ, и опять этот самый городовой: «Я тебе честью говорил!» Взял корзину, шары выбросил, а публика враз все расхватала.
Со стороны одного островка на озере дунул на меня ласковый ветер и напомнил мне что-то близкое, почти родное, но я не знал, что это ветер напомнил, повернул лицо в другую сторону и забыл. Осталась досада, как после забытого сна, тогда я опять повернулся в сторону ветра, сразу вспомнил Санчо из «Дон Кихота», и все мое путешествие за Клавдофорой представилось, как донкихотское.
Этот рассказ о попытке торговать красотой на Кузнецком ничем не отличался от многих таких рассказов слуги Панчо своему господину. Мне оставалось только пообещать Вьюну губернаторство.
– Вот погоди только, – сказал я Вьюну, – эта Клавдофора живет только в двух местах земного шара: где-то в северном озере Германии и у нас в Заболотье, но наша дороже, наша более южная. Может быть, я напишу о ней, прочитают в Америке, какой-нибудь богач отвалит денег и за шары и за уток…
– Все равно, – сказал Вьюн, – деньги нам не достанутся, утки государственные.
– А приписные угодья зачем? – сказал я. – Пусть ваш кружок охотников припишет себе заболотских уток и будет хозяйничать. В Финляндии на озерах одними лососями деревни живут…