Маша была впечатлена: девяносто три! И никакой дряхлости, вязкости речи, свойственной старикам. Сам ухаживает за парком – с ума сойти!
– Вы в отличной форме! – заметила она, и д’Урсель без лишнего кокетства кивнул.
– Да. Учитывая мой почтенный возраст. Нас, знаете ли, шестеро братьев и сестер. Старшей – 96. Младшему – 85. Все живы. И относительно здоровы. Такая уж порода… – Он улыбнулся с явным удовольствием. – Что ж. Пойдемте, прокачу вас обратно к замку – мне нужно подрезать ветви пары тополей рядом с «зеркалом».
И он широкими шагами прошел вперед, под свод тисового кустарника, туда, откуда еще недавно доносилось тарахтение мотора.
* * *
К замку Маша подъехала, восседая рядом с графом на трясущемся ярко-красном мини-тракторе. Ее спутник заглушил мотор, слез и даже галантно подал ей руку. В дом они вошли через ту же дубовую дверь для прислуги. Прямо у входа стояла длинная, потемневшая от времени простая деревянная скамья, под которой выстроились рядком пар двадцать разнокалиберных сапог. Д’Урсель снял куртку и повесил ее на крючок рядом с десятком слегка пахнущих нафталином плащей и курток – всех эпох и стилей, но приобретенных явно не позже 80-х. Маша аккуратно пристроила рядом свою.
– У вас, наверное, гости? – смущенно сказала она.
Д'Урсель, усмехнувшись, кивнул на боты и плащи:
– Это вы о них? О нет, барышня. Тут обувь и куртки, так сказать, «общего пользования». У меня большая семья. И нередко навещают друзья. А погода в наших местах меняется весьма часто. Да и слякотно почти весь год. Нужно иметь резиновые сапоги всех размеров. И куртки – на случай дождя. Пойдемте! – И он толкнул очередную высокую тяжелую дверь.
Переступив через порог, Маша тихо ахнула: широкий сумрачный коридор, вымощенный черно-белой мраморной плиткой, уходил вдаль. Стены, не меньше восьми метров в высоту, в темных дубовых панелях, были густо увешаны картинами в мощных, барочного размаха, рамах. Она медленно пошла вперед, зачарованно вглядываясь в сюжеты: сцены охоты с гончими; корзины, переполненные оранжевыми карпами, лоснящимися угрями и серебристыми устрицами; дамы в сияющих шелках и буклях париков; мужчины с тяжелыми взглядами и в тяжелых же латах. Вдоль стены стояла мебель: секретеры в восточном стиле с инкрустацией из перламутра, чуть посверкивающие в полутьме, тяжелые стулья с высокими спинками. И двери, двери, бесконечная полуобморочная череда закрытых дверей с обеих сторон.
Наконец они дошли до массивной мраморной лестницы на второй этаж, как раз напротив виденного ею по прибытии парадного входа. Тут было уже не так сумрачно: поток дневного света изливался через большую арочную дверь, за которой трубил в свою витую раковину тритон, выныривая из водяного зеркала. Справа пугал своими размерами огромный зев мраморного камина с каменными львами, слева находилась очередная дверь. Ее-то и толкнул д’Урсель – и Маша вновь резко выдохнула от неожиданности. Они оказались на чистой и светлой, но очень маленькой кухоньке, обставленной дешевой старой мебелью: парочка шкафов, облицованных шпоном, квадратный деревянный столик со следами от чашек… На полу лежал местами отходящий, протертый линолеум.