Ранбарт, как и многие другие, открыл рот. То, что сейчас сказал король, являлось абсолютно невозможным событием. Даже в самых древних преданиях никогда не упоминалось, что правитель вот так, запросто может сказать: я – виноват.
Шлюксбарт обернулся и отдал какое-то распоряжение своей свите. Придворные бестолково засуетились, кружась на одном месте, словно молодая слизь. Но после гневного окрика короля пришли в себя и под руководством главного хранителя двумя нестройными колоннами обошли помост и встали по краям площадки для выступлений певцов. На старом месте остались лишь Хозяева Замков в окружении многочисленной родни. Король в сопровождении мага и воеводы торжественно спустился с помоста и прошествовал в центр площадки.
Вокруг Ранбарта раздавались недоуменные возгласы, некоторые гномы даже подпрыгивали в надежде рассмотреть, что же там происходит, а самое главное, что произойдет вслед за столь непонятным нарушением раз и навсегда заведенного порядка. А произошло следующее: король встал спиной к замку и громовым голосом прокричал:
– Мой народ! Слушайте и запоминайте, – Шлюксбарт набрал полную грудь воздуха и неожиданно запел:
Как учила меня мать
Жинку крепко обнимать!
Егтель ногтель, половина когтель.
Жинку крепко обнимать.
Голос у короля не мог сравниться с голосами прославленных трубадуров, но звучал весьма приятно, да и слухом Его Величество был не обделен. Поэтому опешившие в первый момент гномы быстро пришли в себя, а женщины так вообще начали задорно улыбаться, весьма польщенные столь высоким вниманием, исходящим, ко всему прочему, непосредственно от самого короля. Ранбарт же мгновенно вспомнил прекрасную незнакомку, и на его лице расплылась глупейшая улыбка. Тем временем король запел второй куплет:
Как учила меня мать
Много Младших воспитать.
Егтель ногтель, половина когтель,
Много Младших воспитать.
По толпе прокатился негромкий одобрительный гул, несколько гномов позади Ранбарта подхватили припев, а старейшина почему-то пристально посмотрел на проходчика и задумчиво покачал головой, явно погруженный в какие-то свои мысли. По мере того как Шлюксбарт пел, его голос все более и более наполнялся эмоциями, в нем отчетливо начали проявляться суровые, металлические ноты.
Как учила меня мать
Киркой штробу пробивать.
Егтель ногтель, половина когтель,
Киркой штробу пробивать.
– О-о-о! – протяжно охнули рудокопы и, подхватив слова, слаженно и мощно запели вслед за королем. Ранбарт, радостно простирая кулаками над головой, не пел, а счастливо рычал вместе со всеми родичами потрясающие своей красотой и правильностью слова.