Ланарис въехал на площадь в сопровождении генералов и отряда кавалергардов. Народ при его появлении зашептал и зароптал, как будто все пытались понять тот ли это диктатор, что развязал войну против их мира.
Он спешился, то же сделали и его телохранители. Диктатор прошёл к мэрии и поднялся по ступеням. Встав наверху, он развернулся лицом к толпе, и встал смирно.
Ланарис сделал шаг вперёд, подойдя к самому краю, и громким ораторским голосом провозгласил:
— Отныне ваш мир является колонией великой Лавразийской республики. Мы лояльны к друзьям настолько, насколько и беспощадны к врагам, так что отныне ваша судьба находится в ваших руках и зависит только от верности республиканскому правительству.
На несколько ступень ниже, вытянувшись по струнке, стоял гвардейский капитан. После короткой паузы гвардеец, прокричал на всю площадь:
— На колени перед диктатором!
Ему вторили голоса командиров, стоявших в оцеплении: 'На колени перед диктатором!'.
Люди стали медленно опускаться на колени. Ланарис стоял спокойно в своём белом кителе, заложив руки за спину. В душе он радовался, смотря тысячи людей склонившихся перед ним, ему хотелось от радости петь и плясать, но виду он не показывал, оставаясь внешне суровым, как и положено тирану. Он ещё не знал, что с крыши одного из домов, на краю площади на него жадно смотрит пара злобных глаз, присматриваясь, также как лев присматривается к своей добыче, прежде чем броситься на неё. Впрочем, бросок должен был произойти не сразу, и оттого он должен был стать наиболее смертоносным.
Ланарис развернулся и прошёл к входу в мэрию. Двери перед ним открыли два гвардейца, при этом взяв под козырёк, стоявшие в вестибюле караульные, когда диктатор вошёл внутрь, встав смирно, прокричали: 'Долгих дней диктатору!'.
Мэр и все министры уже были собраны в центральном зале заседаний и находились под прицелом нескольких гвардейцев с пороховыми винтовками, стоявшими вдоль стен. Дверь распахнулась, и в комнату уверенным шагом вошёл лавразийский диктатор. Он встал посередине, заложив руки за спину. Солдаты, до того стоявшие раскрепощено вытянулись и чётким голосом продекламировали: 'Долгих дней диктатору'. Члены городского правительства, огляделись по сторонам, посмотрев на лавразийцев как на безумцев, но вместе с тем на их лицах отчётливо отобразился испуг, который испытывает всякий человек, оказавшись в руках фанатиков или сумасшедших, от которых можно ожидать что угодно.
Диктатор обвёл пленных пристальным взглядом, особенно внимательно рассмотрев на Селецию, стоявшую рядом с матерью. Его лицо вдруг изменилось, на нём на мгновение блеснула добрая улыбка, но тут, же исчезла, дабы не портить внешний образ тирана, который тот так хорошо сохранял.