Солнце палило немилосердно, ни единое облачко не смилостивилось над путешественниками. Адриан, на минутку остановившись, взглянул на небо и усмехнулся. На мгновение ему вдруг отчего‑то показалось забавным, что он и жители Терры сейчас одновременно смотрят на Солнце с двух разных сторон и видят две разные его половинки. Ещё более забавным ему показалось то, что там за Солнцем, будто прячась, находится Терра с пятнадцатью миллиардами населения, в то время как здесь было только пять человек, считая самого Адриана. Так же на том, прячущемся за небесным светилом шарике, остались виселицы, вырубленные под пшеницу леса и эшелоны, идущие на юг, везя к фронту, словно мясной скот на убой, свежие пополнения. И что самое главное, там осталось это проклятое серое небо, которое пеленой нависало над планетой со всех сторон.
Валенрода вдруг начала заедать совесть, ему стало жаль всех тех, кто остался там под этим серым неприглядным небом. Но он напомнил совести, что находится в данный момент на территории противника, и может быть в любой момент сожран притаившейся за деревьями тварью. И вообще, он оторван от дома, заброшен к чёрту на куличики, у него, в конце концов, было тяжёлое детство, и жалеть по — хорошему надо его самого, но он себя не жалеет. Почему? Потому что он, чёрт возьми, мужчина. Да и вообще, чтобы аквилонский офицер жалел себя, ладно бы другие, но чтобы сам. Адриан убедился, что совесть успокоилась и вновь зауважала своего хозяина, и стал обдумывать куда более насущные темы, как например тщетность бытия и сопутствующие тому философские вопросы.
На следующий день по приказу командира отряд свернул и направился в противоположную от моря сторону, вглубь континента. Здесь лес шёл уже не такой густой, как раньше, а потому Валенрод посчитал, что продвигаться сквозь заросли будет легче. Они шли несколько дней подряд, лес сменялся полем, поле опять переходило в лес. Все звери, словно послушали грозную речь Адриана и попрятались в норах, испугавшись 'самого страшного хищника во вселенной'. Попадались людям только мелкие зверушки да птицы, которых периодически постреливали к обеду. Патроны старались беречь, хотя в запасе их было немало. Меернод, ещё на Терре нередко ходивший на охоту, стрелял весьма недурственно. Кроме него в отряде стрелять умели только лётчики, которым если и доводилось на войне пользоваться ручным оружием, то в основном инфразвуковыми генераторами, а не пороховыми винтовками, стоявшими на вооружении у гарнизонов и милиции.
И вот однажды, когда отряд остановился на привал на лесной поляне, и Ольрис с Меернодом традиционно пошли на охоту, оставшиеся в лагере вдруг услышали из‑за деревьев громкий крик Ольриса: 'Ребята, сюда, быстрее, вы должны это видеть, командир'.