«Теперь мне следовало бы быть уже далеко отсюда, но Гамбие-Синг предложил мне помощь, отказаться от которой было бы неблагоразумно. Я проспал два часа так крепко, как не спал со времени самого отъезда из Гумилькунда, и пока делаются последние приготовления к выступлению, записываю здесь события вчерашнего дня.
Мы без труда нашли штаб этого славного маленького отряда. В то время как я вел переговоры о пропуске с аванпостами, меня узнал один солдат, часто видавший меня у Джунг-Багадура. Десять минут спустя Гамбие-Синг принял меня с участием И симпатией, которых я никогда не забуду. Мне кажется, он даже сожалеет, что ответственное положение не позволяет ему присоединиться ко мне в моих розысках.
Мы долго совещались. Слухи о Тикораме оказались верны. Он был в лагере и рассказывал, что разыскивает молодую англичанку и ребенка, едущих одних и направившихся по дороге к Непалу. Он намеревался догнать их и помочь в бегстве, но средства его совершенно истощились, и он боялся один идти по джунглям. Гамбие-Синг дал ему конвой из надежных людей. Это было лишь вчера. Стало быть, мы можем скоро догнать его».
Дневник раджи обрывается здесь.
Позднее он только кратко отмечал выдающиеся события своего трудного путешествия.
Гамбие-Синг не ожидал, чтобы отчаянное предприятие могло увенчаться успехом. Он потерял слишком многих людей в убийственной атмосфере Тераи, чтобы надеяться, что слабая женщина и ребенок выдержат ее. Но врожденная доброта и симпатия к Тому не позволяла высказать опасения, и он приложил все усилия, чтобы, по крайней мере в материальном отношении, экспедиция не терпела лишений.
Он дал Тому конвой, подобающий его сану, — отряд солдат-гурка, вооруженных с головы до ног, — и подарил хорошенькую арабскую лошадку. За всадниками двигались верблюды и буйволы, навьюченные всем необходимым для стоянок.
Караван шел двое суток. По мере того как он углублялся в джунгли, воздух становился тяжелее. Молодым раджой овладевало все большее сомнение.
Он покидал торные дороги и делал большие объезды по джунглям, где натыкался на вещи, от которых кровь стыла в жилах: кости, побелевшие на солнце, тела сипаев, наполовину обглоданные хищными зверями. Однажды он увидал громадного тигра, занятого ужасным пиром. Смертельно раненный выстрелом Тома, зверь упал на труп, который терзал. Люди унесли его с торжеством. Но душу его победителя охватил неизъяснимый ужас. Лихорадка поражала спутников молодого раджи одного за другим, и их приходилось отсылать назад. Даже Ганес не выдержал. Глаза Хусани, преданность которого не позволяла ему сознаться в страданиях, лихорадочно горели. Том видел все это, но не уступал.