Новое название улицы многое изменило в жизни города. Придание проспекту, как его называли в те годы, статуса главной улицы отразилось в дальнейшем и на отношении к ней писателей и поэтов, простых биробиджанцев. Это решение создало особый колорит города, так как без этой улицы уже невозможно представить Биробиджан.
После репрессий конца сороковых годов и смерти Сталина из лагерей начали возвращаться бывшие «космополиты» — представители биробиджанской интеллигенции, на радио вновь появились еврейские программы, «Биробиджанер Штерн» стал редактировать Бузи Миллер. В декабре 1965 года группой энтузиастов во главе с режиссёром Михаилом Бенгельсдорфом был создан Биробиджанский еврейский народный театр. Уже первые две постановки — «Мазлтов!» и «200000» («Крупный выигрыш») — по пьесам Шолом-Алейхема принесли театру успех, в 1967 году он стал лауреатом Всероссийского смотра и получил статус народного театра.
В Биробиджане пятидесятых годов — это может подтвердить любой биробиджанец, кому за шестьдесят — идиш звучал везде: на базаре, в сквере, в парке, где был павильон с небольшой библиотекой и стояли 5–7 шахматных столиков, в магазинах, во дворах домов, где с утра до вечера картавили и перемалывали друг другу косточки соседи. Каждое утро нас приветствовал диктор областного радио: «Эс рэд Биробиджан! Зайт гэгрист, тайрэ хавэйрим!» («Говорит Биробиджан! Здравствуйте, дорогие товарищи!»).
В киосках «Кагиз», а затем «Союзпечать» продавали газеты «Биробиджанер Штерн» и «Биробиджанская звезда». Добропорядочных евреев на предприятиях в добровольно-принудительном порядке подписывали на эти издания на квартал, полугодие или даже целый год, у кого на что хватало денег.
На идише в Биробиджане говорили много, а кое-кто умел даже свободно читать и писать. Кроме евреев, идиш учили в школе и педучилище и неплохо знали русские, украинцы, корейцы, и порой трудно было понять, кто же в этой интернациональной области еврей. Но это были ещё школьные знания, полученные до пятидесятых годов, так как преподавание на идише закончилось в Биробиджане в 1948–1949 учебном году.
«Ах, идиш, идиш! Кто знает, какую роль он ещё будет играть в жизни нашего народа!» — писал Шолом-Алейхем в письме М. Спектору в 1902 году. Может, не все читали это письмо, но идиш жил в Биробиджане до пятидесятых годов, как и положено, своей еврейской жизнью.
Когда я пошёл в 1956 году в школу, бабушка пыталась научить меня еврейскому алфавиту без учебника, так как их уже не было. Обучение моё проходило с «наглядным пособием» — газетой «Биробиджанер Штерн», при помощи которой она меня учила читать и писать буквы на идише, но мне тогда было не до еврейской грамоты. Мои одноклассники — больше половины из которых были евреи — идиш не учили, и этот вопрос их особо не волновал. Я уже в то время почти всё понимал, что говорили на идише родители в нашем доме, соседи на улице. Потом, когда после службы в армии, я понял, что идиш для меня небезразличен, самостоятельно сел за журналы «Советиш Геймланд», где на последней странице печаталась подборка в помощь изучающим идиш, и мне эти уроки впоследствии пригодились. Первый прочитанный мною на идише рассказ был «Ножик» Шолом-Алейхема. Этот рассказ раскрывает простую и сложную, с точки зрения детского переживания, необходимость строгого соблюдения одной из заповедей Бога — не укради. Как в назидание, его сегодня можно было бы назвать «Левит 19:11» — по номеру главы, где прописана эта заповедь.