— Зачем тебе все это было нужно, скажешь? — начал Пилипенко.
Он кивнул на маску волка, мирно лежащую на столе.
— Он убил женщину, с которой я… Которую я… И подставил меня же! И я восемь лет в лагере колбалсился, — скороговоркой ответил Зайцев.
— Почему ты думаешь, что именно Куроедов убил эту женщину?
— Да потому что я ее не убивал!
— Вот, логика! — вставил Жаров.
— Ты угнал машину, — продолжал следователь, — наехал на его жену, подбросил в салон банку с отпечатками бармена Куро-едова.
— Да, признаюсь.
— Как ты раздобыл банку? Куроедов ведь должен был узнать тебя. Неужто и в бар ты пошел в маске волка?
— Нет, что вы! Я дождался, когда придет сменщик Куроедова. Зашел в бар и взял со стола пустую банку, которую точно держал в руках Куроедов.
— Ну, хорошо. С этим разобрались. А как насчет других жен Куроедова? Одна была отравлена в Днепропетровске, другую сбросили с лестницы в Харькове.
— Я никогда не был в этих городах!
— А в армии ты где служил? — спросил Жаров.
— В Николаеве.
— В какие годы?
— Девяносто третий — девяносто пятый.
— Понимаешь? — вдруг встрепенулся Жаров, обращаясь к Пилипенко.
— Что, собственно? — не понял тот.
— Первая жена Куроедова была отравлена в девяносто четвертом. Этот человек тут ни при чем. Возможно, и ко второму случаю он не имеет никакого отношения.
— Похоже что так… — задумчиво проговорил Пилипенко. — Послушай, Зайцев! Зачем ты все-таки надевал маску волка?
Зайцев помялся, выдавил из себя слабую улыбку:
— Ну, так… Я — Зайцев, а маска — волка.
— Допустим. Но почему ты вообще надевал маску? Ты же не знаком с женой Куроедова.
— Не знаком. Но она меня видела.
— Где?
— На суде.
Пилипенко с удивлением поднял голову.
— Это на каком таком суде?
— В моей жизни был один лишь суд. За убийство, которого я не совершал.
— Так вот оно что! Вот ведь как просто все объясняется.
И следователь щелкнул пальцами, что означало: он уже все до конца понял.
12
Пилипенко и Жаров в больничных халатах шли по коридору. Следователь опять с отвращением поправлял свою одежду.
— Если твоя гипотеза верна, — сказал Жаров, — то я готов поставить памятник этой великой любви.
— Не ерничай, — огрызнулся Пилипенко. — Убийство есть убийство, и нет ему никакого оправдания.
— Согласись, это совсем не то, что убийство из-за денег.
— Нет. Не соглашусь.
Они были не прочь продолжить прения, но уже подошли, к Двери палаты.
— Молчим, — сказал следователь и открыл дверь — без стука, как это принято в больницах.
Девочка с шеей читала вслух книжку старушке с руками, меж тем как на груди у нее висел неизменный плеер и она кивала в такт своей музыке. Обе подняли головы. Вера Куроедова полулежала на кровати. Напротив, на стуле, сидел Куроедов. Он с недоумением оглянулся.