Топограф взглядом поблагодарила меня за поддержку, хотя я руководствовалась совершенно иными соображениями. Я никак не могла отвязаться от мыслей о башне: она манила и в то же время вызывала что-то вроде приступа акрофобии. Не знаю, чего было больше – страха или энтузиазма: мне чудились то дивные узоры раковин наутилусов, то обрыв и падение в бездну.
Психолог задумчиво кивнула, взвешивая наши предложения, затем спросила:
– Ни у кого еще не возникло желания уйти?
Вопрос был вполне уместен, но все равно оставил неприятный осадок.
Мы помотали головами: такого желания не возникало.
– А ты сама что скажешь? – спросила топограф.
Ухмылка на лице психолога казалась совсем неуместной. Впрочем, она ведь должна была понимать, что кому-то из нас могли поручить следить за ее поведением. Видимо, ее забавляла мысль, что на эту роль назначили не биолога или антрополога, а топографа – по сути своей специалиста поверхностного.
– Признаюсь, у меня нехорошие предчувствия, хотя трудно сказать, чем они вызваны. То ли обстановкой в целом, то ли нашей внезапной находкой. Лично я за то, чтобы в первую очередь разобраться с туннелем.
С башней.
– Что ж, три против одного. Решено. – Антрополог с облегчением вздохнула.
Топограф пожала плечами. Видимо, насчет любопытства я ошиблась – ее, казалось, ничего не интересовало.
– Скучно? – спросила я.
– Неохота сидеть сложа руки, – ответила она, обращаясь ко всем сразу, как будто я говорила от лица группы.
Совет держали в импровизированном «штабе». Снаружи уже стемнело, и в сумерках вновь зазвучал тоскливый стон. Мы решили списать его на какое-нибудь природное явление, но вздрагивать от этого не перестали. Посчитав стон сигналом ко сну, мы разошлись по палаткам, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Какое-то время я лежала с открытыми глазами, пытаясь представить башню как туннель или хотя бы шахту, но тщетно. Вместо этого в голове крутился один и тот же вопрос: что же скрывается в самом низу?
* * *
Во время марш-броска от границы к базовому лагерю, который располагался неподалеку от побережья, ничего необычного не произошло. Птицы пели как ни в чем не бывало, олени, мелькая белыми хвостиками, разбегались по зелено-бурому подлеску, криволапые еноты, не обращая на нас внимания, шли по своим делам. После нескольких месяцев, проведенных взаперти, бесконечных тренировок и курсов от свободы кружилась голова. В коридоре мы вообще были изолированы от всего – даже от самих себя: уже не прежних, еще не нынешних.
Накануне прибытия в лагерь наш идиллический настрой несколько сбила встреча на тропе с огромным вепрем. Поначалу мы едва различили его вдалеке, даже в бинокль, а вот он нас учуял (у вепрей неважное зрение, но очень острое обоняние). Не дошли мы до него и ста метров, как он с топотом понесся прямо на нас… Правда, время подготовиться было. Все достали мачете, а топограф сняла с плеча штурмовую винтовку. Вепрь весил центнера три, и хотелось верить, что пули его бы остановили. Тем не менее никто не торопился отстегивать ящик с пистолетами и вскрывать тройной замок – все боялись отвести взгляд от надвигающейся туши.