Не сойду ли я с ума от ощущения, что тону, и не важно, что разумом я понимаю: это иллюзия. Однако чем слабее я становлюсь, тем сильнее будет подводить рассудок. Еще немного, и я сдамся, скроюсь в тени и превращусь в привидение, блуждающее по нижним уровням. Теперь или никогда: сил и решимости у меня больше не прибавится.
Я выбросила из головы Скалистый залив, морскую звезду в приливном бассейне и вместо этого думала о муже, его журнале и о том, как он плывет на лодке куда-то на север. Я думала только о том, что на поверхности, а не под землей.
И вот я снова прижалась к стене, зажмурилась от яркого света, скривилась и застонала, ожидая, как на меня нахлынет волна и с треском расколется череп… но ничего не случилось. Ничего. Один раз Слизень вскрыл меня, изучил, взял образец и, основываясь на каком-то своем критерии, отпустил. Больше я его не интересовала. Почему? Не знаю.
Я поднялась и почти завернула за угол, когда что-то заставило меня оглянуться, рискнуть и бросить последний дерзкий взгляд на то, чего мне не суждено постичь.
И среди множества миражей, созданных Слизнем, я разглядела едва различимое лицо мужчины, полускрытое тенями и не поддающимися описанию существами, которые кружили вокруг, как тюремщики.
На лице мужчины боролись такие доведенные до крайности чувства, что я невольно опешила. В складках и морщинах читались неизбывная боль и печаль, но сквозь них просвечивалось какое-то мрачное удовлетворение и экстаз. Я никогда не видела подобного выражения, но лицо узнала сразу: по фотографии. Широкое, грубое лицо, правый глаз сверкает орлиным взором, левого почти не видно из-за прищура. Другие черты, за исключением очертаний волевого подбородка, теряются за густой бородой.
Последний смотритель маяка, заключенный внутри Слизня, глядел прямо на меня не просто через пропасть, а через время. Да, его лицо заострилось, глаза запали, подбородок стал отчетливее, но в остальном мужчина не постарел ни на день с того момента, как была сделана фотография – больше тридцати лет назад! Теперь этот человек жил в непостижимом для нас пространстве.
Осознавал ли он, во что превратился, или уже давно лишился рассудка? Видел ли он меня на самом деле?
Не знаю, смотрел ли он на меня, пока я не обернулась, и как долго. Может, его и не было, пока я не посмотрела. Однако пусть я взглянула на него лишь мельком, он показался мне реальным. Впрочем, едва ли что-то во мне шевельнулось – слишком быстро все произошло. Я ничем не могла ему помочь, да и не было у меня сил ни на что, кроме собственного выживания.