Новое лицо Шанаева еще больше прежнего было неподвластно мимическим сменам настроения. Он, как опытный игрок в карты, обычно не показывал своих эмоций. Но в данном случае не смог скрыть изумления. В коллекции Мельниченко-Мюллера находились не только скрипки ведущих мастеров Италии: Амати, Гварнери, Страдивари, но также и те, которые подтверждались как подлинники Страдивари и относились к «золотому периоду» работы кремонского мастера. Как можно было собрать такую драгоценную коллекцию? Шанаев вытер шею платком, поскольку его прошиб пот от понимания того, рядом с каким сокровищем он оказался!
– Вы никогда не задавались вопросом, Григорий Петрович, – старик говорил почти без акцента, – почему все скрипачи мира хотят играть только на Страдивари? Ну, в крайнем случае на Гварнери или Амати. Но все же готовы платить целые состояния, чтоб купить именно Страдивари и только Страдивари?
– Ну, вы, герр Николас, не считайте меня совсем уж безграмотным! Звучание у этих скрипок великолепное. Вот за этот звук и борются скрипачи!
– Именно. Скрипачи душу готовы отдать дьяволу за звук! Некоторые ученые предполагают, что Страдивари использовал высокогорные ели, росшие при необычно холодной погоде. Дерево имело повышенную плотность, что, по мнению исследователей, и придало отличительное звучание его инструментам. – Старик отхлебнул ароматного кофе из белоснежной фарфоровой чашечки. – Другие считают, что секрет Страдивари – в форме инструмента. – Он описал сухой ручкой в воздухе лекальную кривую, напоминавшую силуэт женского тела. – Говорят, все дело в том, что никто из мастеров не вкладывал в свою работу столько труда и души, сколько Страдивари. Ореол тайны придает изделиям кремонского мастера дополнительное очарование…
Они разговаривали еще около часа, затем разошлись в разные стороны: старик пошел к себе домой, а Шанаев – в гостиницу. Договорились, что завтра Мюллер покажет Григорию Петровичу свою драгоценную коллекцию.
Шанаев поужинал в ресторане отеля и отправился к себе в номер – обдумывать комбинацию со скрипками старика.
* * *
Поташев понимал, что повел себя по отношению к своей матери несправедливо, как абсолютный эгоист. Он мучился, зная максималистский характер Нины Анатольевны. Она тоже переживала размолвку с сыном, ведь, по большому счету, ближе его у нее никого на свете не было. Конечно, если не считать Ивана…
Женщина подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение с улыбкой, в которой читался вопрос: «Свет мой, зеркальце, скажи. Да всю правду доложи!» Зеркало молчало и бесстрастно констатировало тот факт, что с той поры, как ее календарный возраст стал подниматься за сорок и выше, внешняя красота словно подпитывалась внутренней. А с появлением в ее жизни любимого мужчины она не только помолодела и посвежела, как отмечали многочисленные знакомые, а стала еще и улыбаться намного чаще.