При упоминании событий четырехлетней давности принц Релинген покраснел.
— Нет-нет, крестник, в этом нет ничего дурного. Ради спасения их душ лично я намерен предложить унию даже схизматикам, а уж протестанты и вовсе заслуживают некоторого внимания с нашей стороны. Однако, крестник, даже если вы получите от меня буллу с благословением, а вы ее получите, это не значит, что вы получите и Нидерланды. Надеюсь, вы понимаете, что кроме моей буллы вам нужны еще и союзники? Для вас такими союзниками должны стать армия и флот. Ваш флот, крестник, и ваша армия. Они у вас есть?
Жорж-Мишель неопределенно пожал плечами.
— Как принц Релинген я могу…
— Что за чушь вы несете, молодой человек, — перебил принца его святейшество. — Вы полагаете, король Филипп позволит вам набрать армию? Полноте, сын мой. Релинген находится не так уж и далеко от Брюсселя, чтобы Альба, Фарнезе или дон Хуан не смогли проглотить ваше княжество как мятную пастилку. Релингена им хватит на один зубок. И, кстати, крестник, не стоит объявлять о полученной булле… раньше времени. Это может создать для Святого престола ненужные дипломатические ослождения и с Испанией, и с Францией. Подождите моей смерти. Я уже стар и вряд ли протяну дольше пяти или семи лет, и вот тогда вы сможете делать с буллой все, что вам будет угодно. Вы меня понимаете?
Его святейшество протянул руку для поцелуя, и Жорж-Мишель понял, что аудиенция окончена. Через пару недель принц получил обещанную крестным буллу и принялся ломать голову, где и как раздобыть необходимых для завоевания Нидерландов союзников. К счастью, размышлял Жорж-Мишель, кузен Генрих и дядя Филипп изо всех сил старались помочь ему в многотрудном деле, хотя вряд ли догадывались об этом. Неистовая вспышка гнева Анри заставила его бежать в Рим и обеспечила ему благословение Папы, а усилия дяди Филиппа по очистке Средиземного моря от пиратов подарили прекрасного капитана и, возможно, будущего флотоводца. Уж если с одной «Ласточкой» Ландеронд смог досадить королю Филиппу, что будет, если таких «Ласточек» станет три, или пять, или десять? Шевалье уже видел свой флот у берегов Нидерландов и думал, что жизнь воистину прекрасна.
Именно это довольство собой и жизнью заставило принца Релинген вспомнить еще об одной мечте — давнему желанию научиться писать красками.
К удивлению шевалье, осуществить последнее желание оказалось гораздо труднее, чем получить буллу его святейшества. Хотя в Риме его высочество обнаружил Академию святого Луки, принятые там художники не спешили обучать принца искусству живописи, в один голос уверяя, будто занятие это крайне неблагородное и грязное. Особо отвратительное впечатление у Жоржа-Мишеля осталось от разговора с критянином Домиником, носившим столь непроизносимую фамилию, что окружавшие предпочитали именовать его просто «Тем греком». Начавшийся довольно мирно разговор завершился грандиозным скандалом, а прослышавший о нем Григорий Тринадцатый счел необходимым мягко пожурить крестника, уверяя, что его стараниями в Риме скоро не останется художников, ибо все они сбегут к королю Филиппу.