— Спасибо, Юр — говорю — не знаю, как бы я без тебя и твоих справилась. А ты что, ехать куда-то собрался?
— Да в «Националь» смотаюсь, и назад — машет он рукой — там Финн на хозяйстве остался, и имущество наше в номере, чему в чужие руки лучше не попадать. Вот натащили же с запасом, взрывающегося, стреляющего и прочего, как на автономный выход к немцам в тыл! А думаю, что в гостинице сейчас опасно будет, если начнется.
— Юрка, тогда будь другом! У меня из номера, мои вещи возьми — а то у меня сейчас лишь то, что на мне! Сумку мою, ну ты видел. И из шкафа, и что на кровати лежит. Может, лучше мне с тобой съездить, если быстро?
— Да ладно — Смоленцев машет рукой — ты лучше на улице не светись, мало ли что. Указание понял — сгребу все, что не гостиничный инвентарь. Да, если что, имей в виду — могу тебе и армейское выделить, полный комплект, с запасом брали. Если бой начнется — тебе будет удобнее, чем в этом платье. Хотя твое оружие сейчас, это не ствол — я умоляю тебя, Ань, ты на линию огня не лезь, ну только если совсем не прижмет. Не хватало еще, тебе — как Альенде в Ла Монеде.
— А кто это? — пытаюсь вспомнить — а, ты рассказывал. Так надеюсь, у Кука авиации тут нет?
— Хуже — тихо говорит Юрка — тебе ж Пономаренко объяснил. Если я правильно понял. И ничего не попишешь — политика.
Я киваю, вспоминая последний разговор по ВЧ с Петром Кондратьевичем. Товарищу Сталину нужен не предотвращенный — а вскрытый, прорвавшийся и вычищенный нарыв. Чтобы разобраться не с одним Кириченко, а еще с кем-то в Москве. Ой, мама, неужели опять, как в тридцать седьмом — старые большевики, чьи портреты на стенах, и имена в учебниках, и вдруг, враги? А если и в самом деле — люди, имеющие заслуги в прошлом, но сейчас тянущие всех нас на неверный курс? По крайней мере, Кириченко мне точно не жалко!
А значит, войска сейчас не придут. Мятеж должен начаться, гной вытечь на поверхность — и вот тогда, когда враг выступит, мы ударим, решительно и беспощадно. А первый день будет страшным — держаться придется своими силами. Хотя может быть, они не решатся выступить, а уползут в свои норы? Я выглянула в окно, было еще светло, открывался отличный вид на Киев, красивый город в зелени садов, нанесенные войной раны были почти незаметны. И отдать это беснующейся бандеровской сволочи — чтобы здесь, на этой площади (надо будет спросить у Юрки, что за вещий сон он видел) бесновалась орущая толпа, под черный дым пожаров? Затем я представила Бандеру-победителя, входящего в этот дворец, развешенные повсюду петлюровские желто-блакитные тряпки, марширующих по Крещатику бандеровских солдат со свастикой на мундирах, и рассмеялась, какая чушь, этого не может быть никогда! Мразь, посмевшая выползти из галицких схронов, будет уничтожена без всякой жалости. Как и все, кто посмел их поддержать.