Одновременно, еще не зная реакций патрона, в Базеле опрометчиво высказался госсекретарь Керри: «Дают ли наши санкции против России желаемый эффект? Однозначно - нет». Уже потом, когда ушей достигло раздраженное карканье, неуклюже скорректировал позицию: «Соединенные Штаты не намерены изолировать Россию, но она должна прекратить оккупацию Крыма и не оказывать помощь сепаратистам Новороссии».
И вот уже президент Олланд по прозвищу Пустышка заметался меж трех сосен: отдать «Мистрали», не отдать «Мистрали»? А может, плюнуть на вертолетоносцы, надеть мотоциклетный шлем, чтобы не узнали, и закатиться к любовнице до Рождества? Там, по крайней мере, мелодию угадывать не надо - она как реликт президентского целомудрия: «Ты найдешь себя, Пустышка мой, и мы еще споем...»
Франсуа Олланд нашел себя в Казахстане. Отсюда начался его неожиданный неформальный визит в Москву на встречу с Путиным, организация которой держалась в строжайшем секрете до момента приземления французского борта № 1 в аэропорту Внуково-2. Кажется, впервые в своей политической игре он угадал мелодию, позвавшую его в Россию.
Комментарий к несущественному
Крым не был первым уроком политической аранжировки, не усвоенным Евросоюзом, «турецкий демарш» Путина не станет последним. Президент Олланд понял это в Астане. Нурсултан Назарбаев буквально на пальцах объяснил ему, что такое огромная, сильная Россия, с которой лучше дружить, чем ссориться, кто такой «диктатор» Путин, который на самом деле единственный демократ среди мировых лидеров, что значит для России Крым, жители которого все 23 года бездарного «самостийного» правления мечтали о воссоединении с исторической родиной, и почему Новороссия никогда не станет украинской.
Наверное, Франсуа Олланд принял не все, что понял в гостях у Назарбаева. Его явно поразила трактовка понятия «диктатор», и привычно и бездумно воспринимаемого в сугубо отрицательном смысле: диктатор - тиран. Оказывается, они и рядом не стояли, эти понятия, приклеиваемые в рыночном мире политики, как торговые ярлыки. Тиран присваивает чужие властные полномочия и бесчинствует на свой страх и риск. Диктатор принимает на себя ответственность быть источником этих полномочий. Условно понимаемая диктатура возможна, только когда национальный лидер чувствует себя, вправе ставить знак равенства между своей индивидуальной волей и волей огромного человеческого сообщества, от имени , которого он действует.
Диктатор как бы накладывает на историю масштаб своей личности, являющейся соразмерной, эпохе. Он сознает, что не диктатуры закона требует время, а диктатуры личности. Время же таково, что все равны в своем, безволии, все прозябают в растигельном образе жизни, в бесконечном ожидании конца света. Вот почему Сталин, Рузвельт и, отчасти Черчилль - дикторы, а Горбачев, Ельцин, Буш и отчасти Обама - банальные узурпаторы, не дотягивающие до диктатуры, личности в силу удручающего несоответствия роли правителя, доставшейся им по электоральному недоразумению: «На златом, крыльце сидели - трус, дурак и сволота. Выбирать мы не хотели, к небу вытянув уста...»