Набрал номер больничного телефона. Пригласил врача.
— Извините, это следователь Комлев беспокоит. К вам поступила Аделаида Захарчук. В тяжелом состоянии. Когда с ней можно будет побеседовать? Не ранее, как через неделю? А вы не возражаете, если я эксперта судебного подошлю? Осмотреть надо…
Снова оглядел фотографии:
— А, может, там притон? И они туда под видом моделей девушек заманивают? К сожительству их склоняют? Может, даже Вобликова там наводчица? И такое не исключено. Надо разобраться…
Ровно через семь дней Комлев приехал в больницу. Набросив на форменный китель узкоплечий белый халатик, в сопровождении врача прошел в палату.
— К вам следователь, — показал врач на старшего лейтенанта и прикоснулся ладонью ко влажному лбу Иды. Будто вспомнив про какое-то свое неотложное дело, заторопился вдруг:
— Я ненадолго.
Афанасий положил на тумбочку целлофановый пакет с яблоками, подсел к кровати, на которой лежала бледная, и потому, может, еще более привлекательная черноволосая девушка, как ему показалось, даже с искусственно подведенными синевой глазами. Студентка недоверчиво смотрела на посетителя, моргая пушистыми длинными ресницами. «Несколько спичек на них уложить можно, не подломятся».
— Здравствуйте, Ида. Меня зовут Афанасий Герасимович. Я веду ваше дело. Ну как, на поправку идет?
— Лучше, лучше, — заговорила отрывисто, но громко и четко. — Только имейте в виду, я сама. Объяснить ничего не смогу.
— А у меня есть подозрения, что в этом еще кто-то виноват. Вы так разве не считаете?
— Да, глупость я сотворила. Вот и мучаюсь теперь. Но никто меня с балкона не сталкивал.
— Понимаю, что вам трудно сейчас говорить. И по-человечески сочувствую. И хочу разобраться во всем. Как вы оказались в той квартире? С кем? Что же все-таки произошло? Может, это и трудные вопросы для вас. Но я же хочу, чтобы все было по-честному.
Ида перевела удивленный взгляд с яблочного гостинца на выбившийся из-под сморщенного колпачка халата уголок лейтенантского погона, и неожиданные слезы хлынули из ее глаз.
— Я уже больше не могу, — всхлипывала она. — Я все, все расскажу.
Ее сбивчивые слова стали складываться в единую цельную картину случившегося. После предварительных допросов Ирины и Андрея в рассказе девушки Комлев отметил для себя отдельные существенные расхождения. Ида осуждает себя, что связалась с этой компанией, что легкомысленно порой вела себя перед камерой. Конечно же, тогда надо было сразу идти домой. Но выпитый коньяк, пьяные уговоры Марины, ласковые поначалу слова Андрея повлияли на нее. Она словно погрузилась в необъяснимое доселе ей забытье, а уже позже не было сил кричать, звать на помощь. Да и до кого докричишься через плотно прижатую к ее лицу подушку. Случилось непоправимое…