— Подцыбин! Заходите! — громыхнуло из-за двери.
Он торопливо смахнул рукой бисеринки пота со лба и шагнул в кабинет.
— Товарищ подполковник! Курсант Подцыбин по вашему приказанию прибыл! — обратился Мишачок к лысому пучеглазому коротышке с голубоватыми погонами, восседавшему в кресле за массивным столом под огромным портретом такой знакомой фигуры в полный рост, точно только что сошедшей прямо с постамента на бывшей Лубянской площади. На фоне этой высокоторжественной рамы коротышка Максякин выглядел еще более плюгавым, вдавленным в кожаное официальное кресло, и еще более казалось подходила ему кличка Макей или куда язвительнее — Макака, неизвестно почему данная курсантами (Макей — все о'кей! Или: Макей — генеральский лакей!). На этот раз очевидно было, что далеко не все о'кей у встревоженной Макаки. Его глубоко спрятанные бесцветные глазки озабоченно бегали из стороны в сторону.
— Вы эту гражданку знаете?
В сторону Мишачка вытянулся едва ли не метровый, так уж показалось, палец начальника. Мишачок оторопел. Рядом никого не было. Косо повернулся и будто провалился в самого себя от полной безнадеги. На диване восседала киевлянка. Ее темные под воронье крыло волосы были туго скручены в замысловатый пучок на затылке, что делало ее значительно привлекательнее. Вот стерва. Ее широко раскрытые желудевые глаза вопросительно смотрели на Михаила, словно ожидая от него уже известного ответа. Вязаная кофточка на животе чуть топорщилась.
«Все-таки не послушалась меня, — огорчился Подцыбин. — Это сколько ему уже?»
Его залило внутри противоречивое чувство одновременного холода и тепла: холода от того, что «ну все, хана», тепла от того, что»… дите все-таки. Значит матерью будет. Вот и пусть воспитывает. Управится».
— Онемел что ли? — хрякнул Макей. — Водички может?
— Да нет, не надо…
— Значит, знакомы…
— Знакомы.
— Стало быть и писульки твои? — Максякин тряхнул над погоном пачкой конвертов.
— Мои, — тускло процедил Подцыбин.
В голове тут же пронеслось: «Вот жучка! Показать письма этому пердуну!»
— Ну я тут немножечко прочитал… по-диагонали, — развел короткими руками коротышка. — Жалоба поступила пока в устной форме. Но от дамы всяко зависит: может и написать.
— Нет, нет, ничего писать не буду. Я на совесть еще надеюсь, — быстро протораторила Тома.
Мишачок уловил торжественную нотку в ее голосе и успел заметить острые искорки в ее зрачках: «Надейся, надейся».
— Ответствуй, курсант! — голова Макаки чуть дернулась. — Гулял с дамой? Ребенка прижил?
— Ну вы же там прочитали, — пролепетал Михаил.