— У меня утка уплыла. Помогите поймать.
Они сели в лодку, но и в лодке Коля продолжал объяснять устройство электровеялки. Утка забилась в кусты, и ее нельзя было ничем выманить оттуда.
«Пропала охота!» — с досадой думал Шугаев и, стараясь придать своему голосу ласковый тон, манил: «Уть! Уть! Уть!» Но утка, зачарованная нежным призывным криком селезня, уплывала все дальше и дальше.
— Мне необходим только трансформатор для повышения напряжения, — продолжал Коля. — Такого типа, как на рентгеновских установках. У вас есть в районе рентген?
— У нас прекрасная больница. Я скажу Евгению Владимировичу, чтобы он разрешил вам проделать опыт… Уть! Уть! Проклятая…
— Вот и чудесно! — радостно воскликнул Коля. — Завтра же я примусь за работу.
Мимо лодки тянула стайка кряковых. Шугаев выстрелил — и селезень упал в воду, но тотчас же вынырнул и, взмахивая подбитым крылом, поплыл в кусты.
— Гребите скорей! — крикнул Шугаев.
Коля щурил свои близорукие глаза, он не видел селезня и не знал, куда направлять лодку.
Шугаев прицелился, но в тот момент, когда нажал спуск, селезень нырнул. Он появился шагах в сорока правей, но Коля снова потерял его из виду.
— Правей! Правей берите! — кричал Шугаев, прицеливаясь; раздраженный неповоротливостью Коли, он сердито дернул спуски опять промахнулся. Селезень исчез в кустах.
— Затратить полгода человеческой жизни, чтобы отсортировать каких-нибудь пятьсот пудов семян! — возмущался Коля.
— Уть! Уть! Уть! — звал Шугаев охрипшим от досады голосом.
Они вернулись на стоянку. Борис, выспавшийся, розовый, довольный, разжигал костер. Шугаев рассказал о своих неудачах.
— Я сейчас поймаю утку. И селезня вашего найду, — уверенно сказал Борис.
Он сел в лодку и вскоре привез подсадную и подранка-селезня.
— Как же это вам удалось так скоро? — удивился Шугаев, чувствуя, что ему уже трудно начать неприятный разговор с Протасовым.
— Я умею обращаться с домашней птицей. У нас всегда было много уток, гусей, кур, индеек, — сказал Борис, хитро поглядывая на Шугаева, как бы говоря: «Я знал, что вы, Иван Карпович, приготовились разорвать меня на куски. Но я знаю также, что вы можете растаять от доброго поступка. И вот я обезоружил вас». — Я люблю птиц, и они любят меня.
— Да, Тарас Кузьмич любит птиц и животных, — сказал Шугаев, чувствуя, что говорит совсем не то, что нужно было бы сказать о Тарасе Кузьмиче, который имел много гусей и уток потому, что колхозники привозили ему зерно за лечение коров и свиней. — Это хорошо, что вы любите птиц и они любят вас, но гораздо важней, чтобы вы любили людей и они любили бы вас, — глухо, волнуясь, проговорил Шугаев.