— Что мне сделать? Что тебе подать?
Он поворачивает голову налево.
— Это? — Подхожу к тумбочке и беру деревянную палочку с розовым кубиком на конце.
— Макни его… в стакан, — произносит отец.
На дне стакана небольшой слой розоватой жидкости. Обмакиваю в нее губку и протягиваю отцу. Он прикладывает ее к губам. Под тонкой кожей видно каждую косточку. Кажется, мы что-то учили в школе о поджелудочной железе. По-моему, она темно-бордовая, сужается с одного конца. Но не помню, для чего она.
— Прости… что испортил… твой отдых, — говорит отец, делая короткие шумные вдохи между словами.
Розовая губка падает на простыни, оставляя влажные разводы. Я подбираю ее и кладу обратно на тумбочку. Встаю и смотрю на отца.
— Это был не… — Я замолкаю на полуслове, сажусь на стул из столовой, ногу за ногу. Не знаю, куда деть руки, и запихиваю пальцы между ногами и сиденьем. Кольца впиваются в кожу.
— А ты знал, что в Монголии земля не принадлежит никому? Нигде нет оград, — говорю.
— Тот парень… был там с тобой?
— Кэл?
— Тот… индус.
— Он британец. Я же говорила тебе, пап, мы расстались. Я уже рассказывала.
Встаю, подхожу к окну и прижимаюсь лбом к стеклу. Холодок по коже. Представляю, как мы с Кэлом сидим возле юрты и смотрим, как солнце красит землю в насыщенный оранжевый с розовым.
— А еще там были орлы. Могучие орлы, прямо рядом с дорогой… там, где была дорога. У них такие огромные когти. Они могли убить мышь, просто подхватив ее.
Слышу, как отец поворачивается, и оглядываюсь. Он смотрит на меня. Белки его глаз тускловато-желтые.
— Ты же знаешь… что я люблю… тебя, — говорит он. — Так же… как остальных.
Сгребаю край шторы в кулак и сжимаю что есть силы. В животе — тяжелый ком, даже больше желудка. Прислушиваюсь к тяжелому дыханию отца. Водопроводные трубы перестали гудеть.
— Это важно. Я всегда… говорил… твоей матери… что это важно.
— О чем ты?
— Чтобы ты… знала, чтобы… ты это… знала.
Каждую пятницу он покупал мне мятную мышку в магазине «Thorntons».
Не знаю почему, но сейчас я отчетливо вспомнила: хруст пластиковой обертки, восторг, с которым я откусывала нос, и вкус темного шоколада с зеленой мятной начинкой.
Мы оба молчим. Смотрю, как веки отца подергиваются, потом закрываются. Дыхание превращается в слабое похрапывание. Я подхожу к кровати и опускаю взгляд.
— Пожалуйста, не надо, — шепчу. — Прошу тебя.
В дверь стучат. Тилли или Си?
Но в комнату заходит медсестра: низенькая полная женщина в голубых штанах и обтягивающей голубой рубашке.
— Вы — Алиса, — говорит она. — Мистер Таннер говорил о вас.
— Правда?