Оказалось, на даче все спокойно.
Обратно бежал уже в хорошем настроении. Мне через день играть, а я два теста Купера прошел! Но на поле вышел и чуть ли не лучшим был! Получилось так, что благодаря кроссу я снял стресс.
Если бы Бесков об этом узнал, думаю, из команды бы не отчислил, но выволочку бы устроил. Наверняка сказал бы: «Ты, Бубнов, ставишь себя выше коллектива». Это была его коронная фраза. И мог добавить: «Как Ловчев». Он почему-то в такие моменты всегда Евгения Ловчева вспоминал. Видимо, Женя ему в печенках засел, и когда надо было кому-то объяснить, что тот плохой, сравнивал с Ловчевым.
Откуда это пошло?
До Бескова ведущие игроки вели себя как тренеры. Все себе позволяли. Николай Петрович Старостин это поощрял. А когда Бесков появился и установил свою диктатуру, вольнице пришел конец. Кто не принял новые правила игры, был из команды отчислен. И Старостин ничего не смог сделать, хотя воспринимал Бескова как хунту.
Старостин называл Бескова «диктатором в бархатных перчатках». Лобановский был для него просто «диктатором», а Бесков — «в бархатных перчатках». Я хорошо запомнил эту фразу. Речь, конечно, не о Бескове-тренере, а о Бескове-человеке. Его порядки противоречили спартаковским традициям. При Бескове главный тренер стал богом. Старостин же считал, что он один из членов коллектива, где все решается сообща. Для Бескова же это было полной ересью.
Вслед за Бесковым пришел Олег Романцев. Человек, который отодвинет от руководства Деда и превратит «Спартак» в свою частную лавочку. Но в 1989 году это был еще не слишком уверенный в своих силах начинающий тренер.
Я мог попасть в «Спартак» не в 27 лет, а гораздо раньше. Но не попал из-за Деда, Николая Петровича Старостина. А дело было после турнира юношеских команд в Сан-Ремо в 1972 году. На нем мы заняли первое место, а я забил голы в полуфинале и финале.
Старший тренер сборной Евгений Иванович Лядин хотел рекомендовать меня в «Торпедо», но, узнав, что я болею за «Спартак», дал мне телефон Старостина. Мы жили тогда в Орджоникидзе. Пошли с отцом на главпочтамт и позвонили Старостину.
Дед долго не мог понять, зачем ему звонит какой-то Бубнов. Как я догадался, Лядин ему обо мне так и не рассказал. В общем, разговора не получилось. Спустя годы я спросил Деда, помнит ли он, как не взял меня в «Спартак». Дед, как всегда, выждал минуту, рассмеялся и сказал: «Ни хера не помню!»
В Орджоникидзе основным источником информации было радио. Телевизоров почти не было, книг тоже не хватало. Кто такой Старостин, я почти не представлял. Так, слышал что-то. Яшина видел, а вот Старостина… Он же был начальником команды, а не футболистом. И историю его жизни мало кто тогда знал.