В 1988 году «Спартак» занял в чемпионате 4-е место, впервые с 1978 года оказавшись за чертой призеров. Но еще до конца первенства состоялось то самое знаменитое собрание, на котором игроки вынесли Бескову вотум недоверия. В команде произошел раскол. Хотя не столько в команде, сколько между главным тренером и игроками. Бесков остался дорабатывать до конца сезона, а «Спартак» посыпался.
Такую стабильность в те годы не демонстрировал ни один клуб. И все благодаря фундаменту, который заложил Бесков. Даже у Лобановского такого не было. Киевляне опускались аж на 10-е место, хотя возможности у Лобановского были куда шире, чем у Бескова.
В «Спартаке» было три коммуниста — Старостин, Бесков и я. Бесков меня еще парторгом в шутку называл. Понятно, что в силу молодости я не мог быть главным в нашей ячейке.
Перемены в стране Бескову не нравились. Когда заходил разговор о перестройке, говорил, что вся перестройка — фигня:
«Зачем мне в футболе перестройка? Я уже давно перестроился».
Действительно, он и Лобановский в тактике опережали мировой футбол на много лет.
А Дед вообще своими понятиями жил. Он был коммунистом, лишь потому что его должность беспартийный занимать не мог. Старостин прошел через лагеря и перед советским строем пиетета не испытывал. Он был сильным хозяйственником, хотя сегодня его назвали бы умным менеджером. У Деда был совершенно капиталистический менталитет, хотя и в советских реалиях он, конечно же, не терялся. А главное, Дед всегда думал в первую очередь о «Спартаке» и только потом — о себе.
Однажды я спросил его про допросы на Лубянке и жизнь в лагерях. И он мне ответил так:
«Знаешь, кто самые страшные пытки придумал? Не немцы. Немцы до этого не додумались. Самое страшное, когда загоняют в камеру, где мало пространства. Потом зажигают фонарь над головой и не дают ни спать, ни сесть. Там и бить не надо, и пытать нет необходимости. Человек просто сходит с ума. И это было наше изобретение».
После этого рассказа я понял, почему люди подписывали тогда любые документы и признавались в любых преступлениях. Даже в тех, которых не совершали. Но Дед ни одного документа не подписал! Потому-то и остался в живых.
Но из-за пыток потерял отчасти координацию движений, и с возрастом это стало сказываться. Свой лагерный период и отношения с режимом, с сыном Сталина Василием он описал подробно в своей книге. Я повторять не буду.
• • • • •
Дед подходил к людям избирательно. Из-за этого многие на него обижались. Нетто, например, сетовал, что Старостин его при себе в «Спартаке» не оставил после окончания карьеры.