19-январь-40. И жизнь, и слёзы, и любовь…
Новый год в просторной квартире Жехорских отмечали, когда все гости находились уже в приличном подпитии. Днём гуляли свадьбу Евгении и Михаила в ближнем к дому ресторане «Бородинское поле», там гостей было порядком. За новогодним же столом собрались самые близкие, и всё равно народу набралось прилично: Михаил, Евгения и Анна-Мария Жехорские; Глеб, Ольга и снова Глеб Абрамовы; Николай, Наталья и Маргарита Ежовы. (Три богатыря: Пётр, Николай и Александр Ежовы находились по месту службы, как и Кирилл Берсенев). Было шумно и весело. После курантов пошли гулять по новогодней Москве, разошлись только к утру.
«Молодой» супруг проснулся где-то около одиннадцати совершеннейше счастливым, стараясь не потревожить сон Евгении, осторожно сел на кровати, поискал ногами тапки, не нашёл, плюнул и прошлёпал в ванную комнату босиком. Контрастный душ взбодрил, и на кухню Михаил зашёл не только счастливым, но и вполне адекватным человеком. У кухонного стола стояла Машаня и что-то творила с оставшейся от пиршества едой.
– Привет, дочь!
– Привет, папка! Чай будешь?
Что-то в голосе Машани Михаила насторожило. Был в нём какой-то напряг. Жехорский чуть сморщил лоб: душ душем, а соображалось всё-таки не очень.
– Чай? Буду! А ты почему так одета, собралась куда-то?
– Да, в Петроград, – нарочито бодро ответила Машаня.
– То есть… – не понял Михаил. – Надолго?
– Насовсем! – повернувшись к отцу лицом, с некоторым вызовом ответила Машаня. – Я переезжаю жить в Петроград!
– Но… нет, подожди! А как же университет?
– Доучусь в Петрограде, я уже оформила перевод. И вообще, папка, я всё решила. Не надо мучить меня и себя ненужными вопросами!
Она решила! Михаил тупо смотрел на поставленный перед ним стакан с чаем. Когда она успела это сделать? Видно, тогда, когда он, усыплённый её покорностью – теперь-то понятно, то была лишь видимость! – полностью сосредоточился на предстоящей свадьбе. Но молчать он не станет, дудки!
Михаил поднял глаза, и приготовленные слова застряли в горле. На него смотрела пламенная революционерка Мария Спиридонова, готовая теперь в теле дочери вновь пойти и на бой, и на каторгу! Такую не остановить и не отговорить. Михаил разом сдулся, как проткнутый безжалостной иглой воздушный шарик.