Операция "Яманак" (Рэнкин) - страница 13
Прошло почти полминуты, прежде чем его истерзанные прибоем уши приспособились к новым звукам. Добрый гектар Лабадийского побережья бесшумно опустел, подобно джунглям перед надвигающейся угрозой.
С доской под мышкой Шеврон втиснулся в задние ряды. Два береговых охранника с носилками проворно спрыгнули с задка автомобиля на песок и скрылись из виду.
Когда они появились вновь, менее проворные под тяжестью груза, в руках у них был брезент с телом, длинным и бледным. В тот момент, когда они подняли его на борт, Шеврон смог разглядеть лицо.
Это был Чад Полдано. Бородатый, безмолвный, с ручейком крови, стекающим из угла рта. В груди у него, словно указатель, торчал гарпун.
2
Шеврон въехал на стоянку у обочины дороги, где в пальмовой роще была оборудована площадка с грубо сколоченным столом и деревянными скамейками без спинок. У него имелись все основания для ответного удара. Шеврон позволил себе спокойно пообедать, но потом вся эта суета началась вновь, заполнив каждую минуту бегом на длинную дистанцию.
Шеврон покинул тележку и, не торопясь, двинулся к кустам, как будто по естественной надобности. Вряд ли тут могли оказаться какие-нибудь наблюдатели, чтобы зарегистрировать факт. Он решил, что никто не будет устанавливать потайные микрофоны на каждом дереве.
Прислонясь спиной к гладкому стволу так, чтобы было видно дорогу, Шеврон вынул свой передатчик. Ему очень хотелось поторопить «Пошевеливайтесь» и при этом невозмутимо добавить как обычно это делал Полдано: «Никогда не мешкай под пальмовым деревом. Тебе не дано знать, когда упадет кокос». Это была любимая присказка Полдано, которая теперь могла бы стать подходящим некрологом, но Шеврон подумал, что вряд ли это будет оценено по достоинству.
Вместо этого он откликнулся:
— Полдано умер. Инструкции.
— Ожидайте.
Мимо на бешеной скорости промчались два автомобиля. За несмолкаемым приглушенным шорохом кустарника Шеврон смог услышать барабанный бой, очень слабый и настойчивый. Обычно он продолжается всю ночь. Рядом с современными городами все еще существовали такие примитивные общины, которые не желали признавать прогресс двадцати четырех столетий.
Возможно, в этом был определенный смысл. Лойз Мартинец вряд ли было хуже, если бы она не оказалась в расцвете лет зернышком, измельченным в ручной мельнице. Один только контроль за окружающей средой делал это возможным для большинства людей, вынужденных жить в постоянном напряжении. Хорошая жизнь была настолько иллюзорна, насколько она вообще когда-либо была. Человек пускался в разврат после того, как не смог достичь желаемого. Но в этом случае он уже не мог остановиться, иначе вновь почувствуешь себя ничем.