Он медленно передвинул руку, приподнялся на четвереньки и осторожно встал. Немнущаяся и неразрушимая материя его одежды прекрасно выдержала подобную передрягу. Если бы не изможденное небритое лицо и поникшие плечи, не было бы видимых свидетельств результата сорокавосьмичасового перехода. Их высохшие косточки обнаружили бы хорошо одетыми.
Начавшийся закат был захватывающе скор. Как только на горизонте тускло засверкала первая звезда, Шеврон разбудил Анну. Ему было невыносимо жаль так поступать, но не было абсолютно ничего, что бы он мог предложить ей, кроме бед и огорчений.
Ее слишком мучила жажда, чтобы она могла произнести хоть слово, поэтому она молча уставилась на него с немым вопросом в глазах.
Шеврон предоставил ей самой разбираться в этом и начал будить Закайо, заранее позаботясь о том, чтобы держаться от него на почтительном расстоянии. Не открывая глаз, африканец выхватил из рукава нож. С течением времени стало все труднее и труднее убеждать его в том, что движение — единственная возможность спастись. Застывшая гримаса улыбки, безумные глаза, выискивающие того, кто посмел нарушить его покой, были вовсе лишены юмора.
— Ох, это ты, босс, — хрипло выдавил он с таким видом, будто прощает на этот раз, но не может обещать того же на будущее.
Закайо повеселел лишь тогда, когда Шеврон развернул пакет с провизией, и даже предоставил свой нож для проведения почти микрохирургической операции.
Шеврон рассчитал запасы провизии на шесть дней, хотя был уверен, что их не хватит даже на половину. У них оставалась только пол-литровая фляга с водой, брусок прессованных фруктов, плитка шоколада и пакет изюма. По его плану выходило по десять граммов шоколада, вдвое этого количества фруктов, восемь изюмин и двадцать пять миллиграммов воды на каждого в день, и они принялись за нее прежде, чем пуститься в долгий ночной переход.
Разложенная на ткани пища выглядела нелепо: рассчитанная на всех, она едва ли составила бы сносную порцию для одного. Они ели молча, делая это в последний раз.
Тишина была снаружи, тишина была внутри. Ничто не может быть более пустым, чем пустыня. Ничто не двигалось, и не было ничего, что могло бы двигаться.
Когда они тронулись в путь, ведомые сверкающей картой звездного неба, Анна Рилей вдруг ясно осознала, что она находится на самом дне свойственных человеку ситуаций. Весь предыдущий опыт не имел абсолютно никакого значения.
Они шли выстроившись в ряд плечом к плечу, поскольку дороги не было. Глядя прямо вперед, когда ее спутники выпадали из поля зрения, она представляла себя одиноким фантастическим разумным животным, осознающим себя, но не контролирующим свое окружение.