Внезапно я с тошнотворным страхом подумал о Марион. Где она была во время налета? Успела ли укрыться? Должна была успеть, как же иначе? А может, она была как раз в том убежище, которое разбомбило? Вопросы мелькали в голове, не находя ответов. Я понимал, что Марион мне небезразлична, но какое место она занимала в моей жизни — этого мой смятенный разум еще не постиг. Я вспомнил ее лицо — ясные глаза, вздернутый нос, прямые белокурые волосы, и воспоминание это причинило мне боль, боль оттого, что лицо ее было лишь крохотным островком красоты среди моря мерзости — красоты, без которой просто нельзя жить и к которой мы тщетно простираем руки. Марион для меня была символом надежды на лучшее, символом, который так нужен человеку, волею судеб прикованному к ужасам рукотворной катастрофы, ставшей реальностью его сиюминутного бытия.
Я свернул на дорожку, которая вела к самому дальнему ангару, и почти тут же был вынужден спрыгнуть с велосипеда: путь преграждал разбросанный вокруг битый кирпич. Здесь упал сбитый нами бомбардировщик, и ангар развалился как карточный домик. Хвост самолета с намалеванной на нем свастикой торчал из развалин рухнувшей деревянной крыши, которая каким-то чудом не загорелась.
Нужный мне ангар примыкал к разбитому с противоположной стороны, дорога впереди была перерезана грудой обломков от палатки ВТС, и я, бросив велосипед, полез через развалины. Северная стена осталась стоять, и я довольно легко прошел под ней. В дальнем конце, там, где она примыкала к следующему ангару, еще оставался уцелевший кусок крыши. Я торопился в складской ангар, где хранился нужный нам трос. Кроме того, меня душили пыль и дым, поэтому Вейла я заметил лишь тогда, когда чуть не налетел на него.
Я вздрогнул и поднял глаза. Вейл был не похож на себя: одежда изодрана и покрыта пылью, обычно тщательно прилизанные волосы взлохмачены. Что-то в его лице испугало меня. Рот был искажен гримасой боли и горя, глаза утратили свою холодную настороженность и лихорадочно блестели. Вейл смотрел на меня, не узнавая.
Я торопливо двинулся дальше, но тут увидел то, что лежало у его ног, — скрюченное тело девушки. Ее мертвенно-бледное лицо и одежда были покрыты коркой из запекшейся крови и пыли. Я в нерешительности остановился. До меня дошло, что эта девушка — Элейн Стюарт. Я поспешил уйти. Воспоминание о сухих, дико блестевших глазах Вейла не оставляло меня, когда я входил в складской ангар.
Элейн мертва, это несомненно, как несомненно и то, что она была очень дорога ему. Этот безумный блеск сухих глаз! Я вспомнил фотографию. Что побуждало Вейла хранить ее все эти годы? А если Элейн была его женой? — вдруг подумал я, и тут же меня словно озарило. Налетчики бомбили личный состав, не трогая ангаров. Вейл заранее знал, что будет именно так, поэтому они с Элейн укрылись в ангарах, а не в убежище. Присущие женщинам дурные предчувствия вселили в Элейн страх, и она плакала во сне, не желая идти туда, но наутро Вейл успокоил ее, и вот теперь она лежит мертвая у его ног только потому, что мы сделали удачный выстрел и сбили самолет…